Ружичка

- Будь здорова, - ответил я и быстро выпил.

Нинка медленно тянула свою порцию. Её морщинистая шея противно вздрагивала при каждом глотке.

- Чего Вальке не налила? - спросил я, ставя стакан на стол.

- Перетопчется, - сердито сказала Нинка и скрылась в другой комнате.

- Можно позвонить?

- Звони.

Ружичка трубку не сняла. Молочные железы у неё одного номера, но разного размера. Правая, моя любимая, чуть больше.

Уравниваются они, когда в определённый период ненадолго набухают. В это время их лучше не трогать. Я видел, как в вагоне метро мужик отлетел к противоположной стенке, после того, как случайно задел Ружичку локтем. Звонить в такие дни их хозяйке тоже не рекомендуется.

Я вышел и направился к Покровке. Снег на бульваре ещё не растаял, но почернел, и вид имел довольно непрезентабельный. Аллеи опустели, лишь у касс «Современника» стояли на тротуаре задумчивые студенты. В пивной народу было мало. Рудольфыч отсутствовал как класс.

- Куда все подевались? – подумал я, озираясь по сторонам.

- Здравствуй, - сказала тётя Шура из-за прилавка, - как там Мария Петровна?

- Спасибо, хорошо, - ответил я, - пиво свежее, или уже разбавили?

- Свежее, - сказала тётя Шура и засмеялась.

К прилавку подошёл лысый мужик в кожаном пальто и протянул тёте Шуре рубль. Она бросила мятую купюру в деревянный ящик и, не глядя, высыпала перед посетителем пять двугривенных.

Монеты легли в ряд на одинаковом расстоянии друг от друга. Одним движением лысый ловко смахнул их с прилавка. Казино «Royale», да и только. Я порылся в карманах, выудил собственный двадцатник и подошёл к автомату. Струя пива сильно ударила в кружку. Через край полезла обильная пена.

- Действительно, свежее, – сказал я, - Сергей Рудольфович не заходил?

- Уже два дня носа не кажет, - ответила тётя Шура, - может, запил, касатик? - высказала она своё профессиональное мнение на этот счёт.

- Не должон, я его вчера видел.

Тётя Шура пожала плечами. Пиво было, хотя и свежим, но не особенно вкусным.

Я допил остатки и поставил пустую кружку на металлическую полку.

- Пока, тёть Шур, - сказал я и вышел прямо к трамвайной остановке 39 маршрута. Этот трамвай иногда возил меня на Ленинские горы в главное здание университета.

Воздух стал какого-то жёлтого цвета. Людей на бульваре прибавилось. Я немного постоял на углу, потом направился на улицу Б. Хмельницкого в другую пивную. Народу там оказалось значительно больше, чем на Покровке и существенно больше, чем кружек, находящихся в обороте.

В основном, это были кружки Уршельского завода (Гусь-Хрустальный) с 20 продольными гранями, изредка попадались экземпляры Артёмовского стекольного завода (Донецк) с 14 гранями и кубиками поперечной насечки, что делало их похожими на ручную гранату E. Kent-Lemon’a (в просторечии – «лимонку»). Силуэты этих и всех других пивных кружек, согласно ОСТ 3550, были заужены к низу. Общесоюзный стандарт 1931 года, безусловно, носил ярко выраженный антинародный характер. Настоящая кружка должна сужаться к верху.

Многие посетители приходили со своей тарой – пустыми пол-литровыми банками из-под овощных консервов фирмы «Globus». Эти стеклянные банки ценились за их близкую к совершенству узкую цилиндрическую форму. Иными словами, они без труда помещались в любом портфеле.

Поначалу меня удивляло такое положение вещей с посещаемостью гадюшников, но потом я узнал, что Покровку (Бауманский район) обслуживает Бадаевский пивзавод, а чётную сторону Б. Хмельницкого (Калининский район) – Москворецкий. Среди местной публики москворецкое пиво котировалось выше всякого другого. Хотя, принимать мои слова на веру нельзя. Наверное, я опять всё перепутал.

Рудольфыча не было.

- Может, в самом деле, запил? – мелькнула у меня в голове крамольная мысль, но я быстренько отогнал её на положенное расстояние и пошёл менять мелочь в кассу. В дальнем углу стояли Аркебуза и Пауза. Вообще-то они работали в районе Столешников, однако сегодня кантовались здесь, видимо, подзадержались на старте. Помахал им, ненакрашенным, рукой, но подходить не стал.

В числе обязательных атрибутов ношения при мне находился пустой целлофановый пакет. Он годился для многих случаев жизни, но ценил я его за возможность надёжно упрятать куртку. Поэтому пакет был непрозрачным. Подходя к «Яме» или «Космосу», я загодя снимал куртку и совал в пакет, брал Ружичку за руку, как если бы только что выскочил из-за стола, чтобы её встретить, и ледокольным буксиром протаскивал вслед за собой "назад" сквозь толпу несчастных, желающих попасть в то или иное заведение. Раз, на Малой Грузинской, когда зимний тулупчик в пакете не поместился, я скинул его Ружичке на руки, раздетым проканал на выставку, открыл окно и под одобрительный гул присутствующих втащил свою любовь в помещение мужского туалета, благо тот располагался на первом этаже. В общем, в очередях мы с Ружичкой практически не стояли.

Также на всякий случай у меня с собой всегда был тщательно сплющенный и потому тонкий, как маца, картонный пакет из-под молока. Но сейчас он не понадобился, пустая кружка нашлась быстро. Прямо перед моим носом её на подоконник поставил какой-то работяга.

Как ни странно, тутошнее пиво мне понравилось.

- Мнительным ты стал, Фёдор, - подумал я и прислонился плечом к грязной стене, - просто здесь уютней, закоулков больше, а на Покровке всё, как на ладони. Вот, народ сюда и тянется, чтобы в относительной безопасности распить заветную бутылку.

В углу стояла плотная толпа глухонемых. Они быстро осушали кружку за кружкой и отчаянно жестикулировали. Медленно пить пиво немые не могли, для разговора им требовались свободные руки. Двоих или троих из них я знал в лицо. Остальная братия была мне не известна. Я заглянул в закуток для избранных. Рудольфычем там и не пахло.

- Посуда свободна? – ткнул меня кулаком в бок совершеннопьяный тип, тем не менее, выбритый с исключительной тщательностью. Я молча сунул ему в руки пустую кружку и вышел на улицу.

Я медленно шёл по бульвару назад к метро. В пруду на сером ноздреватом льду валялись битые бутылки, банки и прочий мусор. Около ресторана на меня налетел дядя Гриша, наш сосед, который два раза в месяц исправно занимал у бабушки по пятёрке до получки.

- Здоров, - сказал он, - у тебя рубля не найдётся? Вид у него был запаренный. Чувствовалось, что рубль ему необходим позарез. Я вздохнул и достал из кармана совершенно новую бумажку. Дядя Гриша схватил деньги и скрылся в подсобке. Я не стал его дожидаться и отправился дальше.

В эту ресторацию нас Ружичкой занесло на прошлое Рождество. «Чистые пруды» были забиты под завязку. Гремела музыка. Казалось, на танцполе яблоку негде упасть.Ружичка пила коньяк, поэтому согласилась потанцевать, когда её пригласил какой-то дагестанец вполне ещё призывного возраста. Я тоже не возражал, но при второй попытке развернул его на 180 градусов. Дагестанец ушел, а минут через пять оркестр заиграл лезгинку.

В разных концах переполненного зала из-за своих столиков стали медленно выбираться представители горских народов. Они шли на звуки музыки, как расползшаяся по долине отара стекается на водопой к овечьему источнику. На паркете их собралось человек пятнадцать. Никто больше лезгинку танцевать не умел.