Страница 74 из 89
- Скажите нашему переводчику, чтобы мы двигались дальше, - прохрипел президент еле слышно; ладонь его, которой он оперся на запястье Рауля, была холодна, как кусок льда. - Я больше не могу…
Пока летели в вертолете над горами, он молчал, отрешившись от всего. Русские тихо перешептывались, косясь на него - Рауль видел это, но притворялся, что не замечает. За эти месяцы он хорошо научился делать вид, что не замечает многого.
- Что представляет из себя резиденция? - обратился он к кому-то из русских, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
- Место чудесное! Вам понравится, - заверил тот Рауля посредством переводчика. - В первую очередь, там очень тихо. Можно любоваться горами и морем… гостям предоставят лучшие комнаты, - тут он запнулся, добавил приглушеннее, будто смущаясь, - на втором этаже…
“Ну конечно, - подумал Рауль обреченно, - разве можно было ожидать чего-то еще”.
***
По крайней мере, русские позаботились о том, чтобы возле резиденции не ошивались журналисты или любопытствующие зеваки - Рауль, презрев любые кривотолки, помог президенту подняться вначале на крыльцо, а потом - по лестнице, преодоление которой стало настоящим кошмаром. После каждой ступеньки приходилось останавливаться и делать передышку; Рауль покорно молчал, слушая шумное, сбивающееся дыхание своего спутника, и только ровно спрашивал, можно ли двигаться дальше. В какой-то момент президент закашлялся, прикрыв рот рукавом - когда он опустил руку, Рауль увидел на ней следы крови.
“Только не здесь, - металось в его мыслях, пока он, поддерживая президента за локоть, помогал ему взбираться на очередную ступеньку, - только не здесь и только не сейчас”.
К счастью, рядом был и кое-кто из врачей - он вовремя пришел на помощь, схватив президента под другую руку, и так втроем им удалось-таки оказаться на втором этаже. Рауль сопроводил президента до его комнаты - тот рухнул на кровать, будто лишаясь сознания, но глаза его были открыты, и на Рауля он смотрел с горечью и сожалением.
- Благодарю вас, - пробормотал он с трудом. Рауль отступил. Сейчас было не лучшее время, чтобы объяснять, что благодарность сейчас и вполовину не согреет его душу так, как это сделала бы правда.
- Не считаете ли вы, что ему будет лучше уйти в отставку? - спросил он сегодня, пока они летели над Балканами, профессора Жарду, главу медицинской службы. - Вы же видите, ему становится хуже…
- Течение болезни очень непредсказуемо, - ответил Жарду, помявшись. - Мы не можем делать точные прогнозы. Может быть, уже завтра ему станет лучше, а потом наступит ремиссия.
Он, как и все, тоже что-то скрывал - сомневаться в этом не приходилось, и Рауля это чудовищно разозлило.
- Вы вообще понимаете, с чем имеете дело? - отрывисто спросил он, буравя Жарду взглядом. - Вы не можете оставлять его с его состоянием один на один! Вы понимаете, чем это может грозить стране, да и всем нам?
Жарду, конечно, отмолчался. Рауль махнул на него рукой. Никто бы ничего ему не рассказал - кому, как не ему, стойко и непреклонно оберегающему собственную клятву молчания, было понимать это.
Оставив президента, он вернулся к себе. Комната, приготовленная для него, была заметно меньше, а окнами выходила не на солнечную сторону, а на запад, где ползли по земле и холмам сизые тени от редких облаков - но Рауля сейчас как никогда мало волновали вопросы уюта. Первым, на что упал его взгляд, едва он переступил порог, был поднос на столе, рядом с аккуратным букетом из искусственных цветов - на подносе возвышались бутылки, и Рауль, отставив в сторону свою обычную сдержанность в вопросах употребления алкоголя, сразу бросился к ним.
Бутылок было три - вино, вода, коньяк. Все местное, конечно же; рядом лежала карточка с напечатанным на ней текстом приветствия в адрес гостей - Рауль едва взглянул на нее и потянулся к коньяку. Налил одну порцию и выпил ее в два глотка. Потом, на все наплевав, налил еще.
Выпивка, разумеется, не способствовала прояснению сознания, но заставила чуть отступить нервное напряжение; чувствуя, как по всему его телу волной пробегает расслабление, Рауль отставил бокал в сторону, ожесточенно протер лицо ладонями, повернул голову к висевшему тут же зеркалу, наконец-то посмотрел на себя. Вернее сказать, он хотел это сделать - наконец-то взглянуть в лицо Раулю Делатуру, уставшему и изолгавшемуся, может быть, сказать ему прямо: “ты мерзавец”, - но, увидев в отражении свои руки, тут же об этом забыл. Запонки на рукавах его рубашки, новенькие, впервые извлеченные им из коробки этим утром, стали черными, как будто для них разом прошло сто лет; Рауль даже протер глаза, чтобы убедиться - он действительно видит это.
- Не может быть, - тихо сказал он, рассмотрев запонки внимательнее и увидев, что одну из них за эти часы успела даже тронуть коррозия. Это была запонка с правого рукава; правой рукой Рауль на протяжении всего дня поддерживал президента.
- Не может быть, - повторил Рауль. Потом схватил отставленный бокал и опустошил его за секунду.
***
“Не может быть”, - так думал Рауль весь остаток дня. Президенту после небольшого отдыха стало лучше - за столом переговоров он курил одну за другой сигарету, с непринужденной улыбкой излагая советскому генсеку свою позицию по поводу гонки вооружений, не упускал случая пошутить или посмеяться - хотя Рауль, видя, что восковая бледность никуда не ушла из его лица, не хотел задумываться о том, что тот чувствует на самом деле. Беседа закончилась к вечеру; тогда Раулю сообщили, что президент просит его и остальных членов делегации присоединиться к нему за ужином.
- Конечно, - пробормотал Рауль убито, - конечно, я приду.
Позже он думал, что этот ужин, как и вся поездка, еще долго будет сниться ему в кошмарах. Все ели в молчании, избегая сказать лишнее слово - все, кроме президента, который, как будто ничего не замечая, продолжал добродушно улыбаться, пил вино, сыпал какими-то историями, ни одну из которых Рауль не запомнил. Сам же Рауль сидел, стараясь лишний раз не шевелить руками - запасных запонок он с собой не взял и отчего-то содрогался при мысли, что почерневшее, состарившееся вмиг серебро попадется на глаза президенту.
Обеденный зал он покидал последним - и президент остановил его, спросил, таинственно подмигнув:
- Что это с ними? Впервые вижу такое единодушное безмолвие…
- Должно быть, они устали, - сказал Рауль, - утомились из-за перелета.
Президент только фыркнул.
- Слабаки! Что ж, надеюсь, вы хорошо отдохнете за ночь.
Он протянул Раулю руку, и тот, хоть и подозревая смутно какой-то подвох, пожал ее.
- Я должен еще раз сказать вам, как благодарен за то, что вы делаете, - сказал президент, не выпуская его ладони - наоборот, сжимая ее все крепче, и Рауль интуитивно понял, что не сможет высвободиться из его хватки, даже его захочет. - Иметь рядом человека, на которого можно безоговорочно положиться - это очень ценно…
Он говорил, безостановочно смотря Раулю прямо в лицо; Рауль никогда не считал себя человеком со слабыми нервами, но именно в тот момент, в пустом полутемном зале, наедине с человеком, который все больше и больше казался ему незнакомцем, почувствовал, что готов сбежать.
- Спасибо за ваше доверие, - бормотнул он с усилием, мало задумавшись о том, что произносит всего лишь еще одну ложь в череде тысяч других. Президент усмехнулся - Рауль много раз видел эту его ироничную улыбку, но и она сейчас выглядела совершенно чужой.
- Вы всегда были умным человеком, - сказал президент, опуская взгляд на их сцепленные ладони, на проклятую запонку, показавшуюся из-под пиджачного рукава и предательски чернеющую на белизне рубашки, как цель, на которую можно наводить артиллерийский огонь. “Понял”, - подумал Рауль и, сдаваясь своей противоестественной панике, отступил, рванулся прочь, будто пытался спасти себе жизнь. Президент выпустил его тут же.
- Хорошо отдохните, - повторил он своим обычным тоном, возвращясь к столу и опускаясь обратно на свой стул. - В конце концов, завтра нам предстоит обратный путь…