Горе победителям

- Врачам она говорила, что не хочет жить, - глухо констатировал он; ярость его испарилась, улетучилась, как дымка, оставив на сердце только осадок из гадливого презрения. - Вы знали об этом. И вы этим воспользовались.

- Способов много, господин министр, - повторил Робье, и Бертрану почудилось, что говорит он со снисхождением, будто в жестокой схватке сломил сопротивление противника и теперь пытается решить, добить поверженного или все-таки оставить ему жизнь. - Могу я все же узнать, какие у вас есть претензии к Хильдегарде Вильдерштейн? Мне казалось, вы всесторонне удовлетворены ее работой.

Разумеется, он знал. Охрана всегда знает больше других - Бертран не был настолько наивен, чтобы не предполагать этого.

- Вы не ошиблись, - сказал он безразлично. - Я просто хотел уточнить некоторые детали. Спасибо, что зашли.

- Я делаю свою работу, господин министр, - тем же тоном сказал Робье перед тем, как уйти.

Похоже, в его глазах это звучало как достаточное оправдание. И Бертран - былой Бертран, - обязательно согласился бы с этим.

***

привет)) ты придешь сегодня?

Бертран оценил взглядом количество открытых вкладок на экране ноутбука.

Добрый вечер, Хильди. Не думаю, что получится.

ладно) мы сегодня все равно празднуем)) Лугнасад же

Что, прости?

Лугнасад) будем встречать осень

Ты отправляешься на шабаш?

ммммм ну в каком-то смысле да :D

на самом деле просто в “Цетрин”))))

Где это?

в центре, там весь универ тусуется

у них джин-тоники в счастливые часы))

Впору было написать “Завидую”, но Бертран решил не расписываться в своей слабости.

Может быть, за тобой прислать машину?

“С Робье за рулем”, - в мыслях добавил он с мстительной веселостью.

да не, не надо) девчонки не поймут

Будь осторожна, Хильди.

так я всегда <3

Бертран хотел, конечно, с полушутливым упреком спросить у нее, из гордости ли или из упрямства она не позволяет ему о себе заботиться, но в этот момент на него свалилось письмо Клариссы, объемом напоминающее небольшую повесть - и диалог оказался отложен им на потом. В попытках выяснить, можно ли заставить среднюю зарплату в Бакардии угнаться за уровнем инфляции, он провел следующие пару часов; никто не отвлекал его, и он начал даже надеяться, что сегодня доберется до постели не слишком глубокой ночью. Поэтому он любил работать вечерами, когда большая часть сотрудников министерства разбредалась по домам - его кабинет в такие часы напоминал пузырь, надежно защищенный от любых дуновений, доносящихся из внешнего мира; в этой обители спокойствия можно было полностью посвятить себя делам, не чувствуя себя футбольным мячом, который пинают друг другу бесконечные просители, советники, секретари и помощники, не говоря уже о коллегах по кабинету, Патрисе, а иногда и самом Фейерхете. Неприкосновенность своего уединения Бертран защищал бы сейчас, как медведь, защищающий берлогу - вернее, ему так казалось, потому что когда дверь кабинета внезапно распахнулась и внутрь влетел Микаэль, бледный и взмыленный, будто только что из драки, воинственности Бертрана хватило только на то, чтобы брякнуть:

- Какого черта?

- Простите, - запищал секретарь из приемной, - я говорил, что вы просили никого не…

- Берти! - Микаэль почти кричал, и Бертран, успевший достаточно привыкнуть к его импульсивности, внутренне подобрался, понимая, что это не может быть к добру. - Ты что, так тут и сидишь? Все пропустил? Весь город на ушах!

Он даже слова подбирал с трудом, и Бертран сделал попытку его урезонить:

- Подожди. Что случилось? Расскажи все по порядку.

- Да какой тут порядок, Берти! - воскликнул Микаэль, чуть не ударяя кулаком в стену рядом с дверью. - Там настоящее побоище! Куча трупов! Какие-то чокнутые кретины расстреляли бар!

- Что?..

Микаэль, наверное, решил, что имеет дело с глухим или с ослом - больше ничего объяснять не стал, только схватил со стола Бертрана пульт от телевизора и щелкнул кнопкой.

- Вот, полюбуйся на это!

“Бойня у “Цетрина””, - вот все, что успел прочитать Бертран на экране, перед тем, как у него потемнело в глазах. Но слышать он, с несчастью, все еще мог, пусть и нечетко, как с огромного расстояния - и все же часть того, что произносил собранный, взволнованный диктор, доносилась до его сознания, обжигающе впечатывалась в него, и у Бертрана от этого начала кружиться голова.

- …нападение с применением огнестрельного оружия… пострадавшие… сообщается о десяти погибших…

- Я тебе больше скажу, - голос Микаэля слышался яснее и воздействовал на мозг Бертрана подобно дрели, ввинчивающейся в стену, - об этом пока не говорят, но в интернете уже вовсю пишут. Эти ублюдки, которые стреляли, кричали что-то вроде “Аллах акбар”. Ну, ты понимаешь, что теперь будет? Фирехтин и вся его шайка с дерьмом нас сожрут!

“Господи боже”, - плавало в голове у Бертрана, как в наполненном водой шаре, но он и того не смог произнести, только бессмысленно таращился в собравшуюся перед глазами муть да слушал Микаэля, едва его понимая:

- Говорю тебе, они нам всем свинью подложили… нетолерантный, однако, получился каламбур. Сейчас Фейерхете начнет искать крайних, у него каждый процент на счету…

- Сколько, - оцепенение Бертрана чуть ослабло, и он воспользовался этим, чтобы задать вопрос, что был для него самым важным, - сколько там трупов?

- Пока не пересчитали, - ответил Микаэль, кивая на телевизор; способность видеть возвращалась к Бертрану, и он рассмотрел мелькающие на экране кадры репортажа: толпу, полицейское оцепление, вереницу машин “скорой помощи”, забрызганные кровью стены, накрытые черным полиэтиленом тела. - Да и какая разница? Больше десятка - это точно. Действовали эти ребята слаженно, ничего не скажешь: один пришел под видом посетителя и открыл огонь по тем, кто был внутри, а второй сидел в машине и палил по тем, кто выскочил наружу…

- И что с ними? Их поймали?

- Пока нет. Вернее, одного, который был в машине, ловят. Он-то скрылся. А второй, который остался в зале, последнюю пулю пустил себе в голову. Сейчас наверняка объявятся те, кто промыл им мозги, и скажут: мол, мы несем ответственность. Да только кого это волнует? Огребать будем мы, а не они. Я уже вижу эти заголовки: “Беспрецедентное по масштабу преступление в самом сердце Бакардии!”. Правые нам все припомнят, Берти. А уж подобные Фирехтину вообще ни в чем себе не откажут.

Бертран продолжил вглядываться в экран. Все чувства из него будто вымыло, и он ощущал себя не более чем оболочкой от человека, лишенной не только воли, но и возможности хоть немного осмыслять происходящее. Даже волны ужаса, что, должно быть, накатывали на него одна за другой, разбивались, как о скалу, нисколько ее не поколебав; Бертран мог только думать, что должен чувствовать горечь и страх, но эти мысли не получали никакого продолжения, оставаясь как будто подвешенными в пустоте.

- Микаэль, - наконец сказал он, прерывая трескотню своего собеседника, - мне надо позвони…

- Господин Одельхард, - вдруг раздался от дверей голос секретаря, - господин Альверн просил сообщить, что срочное заседание кабинета через два часа.

- Интересно, а ты там с какого боку? - сказал Микаэль, прежде чем Бертран успел ответить. - Был бы ты осторожнее. Вдруг и тебя решат сделать крайним.

“Не неси ерунды”, - хотел сказать ему Бертран, но в этот момент снова ожил диктор из новостей:

- Вот первые слова пострадавших, ставших свидетелями нападения.

Показали парня, представленного как “Джерам, бармен” - в роковую минуту он отлучился, чтобы вынести кое-какой мусор и перекурить на заднем дворе, и это спасло ему жизнь.

- Вот уж кто надерется сегодня на славу, - хмыкнул Микаэль, - и его никто за это не осудит.

Затем на экране появилась женщина по имени Матильда - она, по ее словам, просто шла по другой стороне улицы, но и то немногое, что увидела, живописала так увлеченно, что журналисту с трудом удалось отнять у нее микрофон.