Горе победителям

Он улыбнулся ей, но Алексия на улыбку не ответила. Похоже, она далека была от того, чтобы блюсти светские правила приличия; лицо ее исказилось в гримасе крайней брезгливости, почти что тошноты.

- И вы умеете вызывать эмоции тем, что пишете, этого у вас не отнять, - продолжил Бертран, - своей статьей о “Соловье” вы подняли настоящую бурю.

Вот теперь она улыбалась, недобро и торжествующе.

- Это еще не буря, господин министр. Буря будет позже.

Бертран не стал делать вид, что ее предостережение его впечатлило.

- Я вижу, у вас амбициозные планы. Это вовсе не плохо. Могу я узнать, что стало источником вашего вдохновения? Помимо пламенных речей нашей общей знакомой госпожи Мейрхельд, разумеется.

Девчонка не дрогнула, но Бертран заметил, как начинает краснеть ее шея, как румянец ползет на щеки.

- Вы использовали конфиденциальную информацию, госпожа Арнульфинг, - дружелюбно напомнил он, жалея о том, что не догадался раньше закрыть окно - проклятая пыльца носилась в воздухе с раннего утра, и у Бертрана, несмотря на принятую утром таблетку, воспалились и слезились глаза. - Я бы очень, очень хотел узнать, откуда вы ее взяли.

- Мои источники также конфиденциальны, господин министр, - сказала она, пытаясь изобразить плотоядную улыбку Идельфины - на деле получился оскал впервые вышедшего на прогулку щенка. Что же, кружить вокруг да около в случае этой девицы явно было бессмысленно. Каждое лишнее слово, сказанное Бертраном, только укрепляло ее в мысли, что она имеет какое-то значение в ситуации, где ее не более чем использовали в качестве сливного стока.

- Давайте без предисловий, - проговорил Бертран, которого начало одолевать гнетущее, муторное раздражение от этого разговора - как всегда, когда приходилось иметь дело с людьми, диалог с которыми был не более продуктивен, чем диалог с гусеницей. - Вы назовете мне нужную вам сумму, а потом назовете мне имя. Я, к сожалению, не располагаю сегодня достаточным количеством времени для долгих бесед.

Она чуть склонила голову набок, обдумывая услышанное. Бертран осведомился почти кротко:

- Предложить вам калькулятор?

Что-то в лице Алексии изменилось. Теперь она смотрела на Бертрана так, будто гусеницей был он сам, а она - натуралистом, наблюдающим за ним через лупу.

- Каково вам живется в мире, господин министр? В мире, где у вас есть все, а если чего-то не хватает - вы сразу можете это купить?

“О, боже, - подумал Бертран, - Идельфина отлично с ней поработала”.

- Я живу в мире, в котором люди заключают взаимовыгодные сделки, ориентируясь на свои желания и потребности, - терпеливо произнес он тоном человека, ухаживающего за больным. - Каждый из нас желает чего-то, что не может получить просто так, госпожа Арнульфинг. Чего хотите вы?

- Справедливости.

Последнее слово она произнесла, будто то было заклинание, долженствующее изгнать беса; роль нечисти в ее воображении отводилась безусловно Бертрану. Он, правда, не торопился падать на пол и корчиться в муках - но это не отменяло и того, что с каждой секундой он все отчетливее понимал, с кем имеет дело.

- Справедливости? - насмешливо повторил он, наклоняясь к Алексии, складывая перед собой руки. - И вы думаете, что госпожа Мейрхельд поможет вам ее обрести? Помилуйте, вы хотя бы знаете о ней что-нибудь помимо того, что она сама о себе говорит? Вы знаете, что еще недавно она состояла в нашей партии и поддерживала наши инициативы? Я тогда успел неплохо ее узнать, пусть мы и мало пересекались - у нее уже тогда была репутация особы с невыносимым характером и непомерной жаждой власти, которую она совершенно не готова была с кем-то делить. Создать альянс, сесть за стол переговоров, найти компромисс? Это не про нее. Она желает все и сразу - и только себе одной.

- Она просто увидела ваше истинное лицо, - выплюнула Алексия. Голос ее звенел, глаза были широко распахнуты, и в них отражалось, как видел Бертран, пляшущее жадное пламя - она была бы по-детски очаровательна в своем праведном гневе, если бы не несла бесконечно наивную и бесконечно опасную чушь. - Она увидела, что вы готовы сделать с Бакардией ради своего обогащения.

- Нет, - ответил Бертран, еле сдерживаясь, чтобы не закатить глаза. - Она просто перессорилась со всеми и вышла из партии с крошечной кучкой своих сторонников. Знаете, что стало для нее последней каплей? Наши праймериз 2010 года. Она знала, что проиграет их, но думала, что у нее будет десять или пятнадцать процентов голосов… это позволило бы ей бороться за следующие президентские выборы. И сколько она получила в итоге? Четыре.

Он помолчал недолго, думая, что у Алексии найдется что сказать ему в ответ - но она молчала, тяжело дыша, комкая в кулаке ремешки своего рюкзака. Вся она, весь ее облик понемногу наливался ненавистью - будто треснула плотина, переломилась некая последняя грань.

- Идельфина Мейрхельд - плоть от плоти системы, с которой она так самоотверженно борется, - холодно заключил Бертран. - Все, что ей движет - желание вновь обрести власть, от которой, как она считает, ее несправедливо отодвинули. Для нее не существует другой справедливости, госпожа Арнульфинг. Для того, чтобы получить свое, она пойдет на что угодно, даст любые обещания, если это позволит ей собрать вокруг себя достаточно людей, которых можно использовать.

- Она так и говорила, - произнесла Алексия придушенно, срываясь на невнятное шипение, - говорила, что вы так скажете.

Бертран пожал плечами:

- Конечно. Потому что мы оба - и я, и она, - знаем, что это правда.

Алексия поднялась со стула, едва его не уронив.

- Ваш мир, который вы называете “новым”, гниет от самого основания, - заявила она, с явным трудом вдыхая и выдыхая - от этого ей приходилось делать паузы между словами, но Бертран не перебивал ее. - Когда настанет момент, вы не успеете ничего сделать. От него ничего не останется. И от вас тоже. И я, мы все, с кем вы сейчас чувствуете себя вправе обращаться, как с мусором - мы сделаем все, чтобы этот момент пришел как можно скорее.

- Найдите себе постоянную и хорошо оплачиваемую работу, госпожа Арнульфинг, - посоветовал ей Бертран, демонстративно раскрывая ноутбук в знак того, что больше он не намерен терпеть ее общество. - И прекращайте верить в чужие лживые сказки.

Она метнулась к двери, как ужаленная, но вдруг остановилась, снова повернулась к Бертрану. Минутный порыв ярости, мешавший ей говорить, оставил ее - напоминанием о нем были только красные пятна, так и не сошедшие с ее лица.

- Вы, я вижу, не можете представить, что для кого-то не имеют значения деньги. Вот что я вам скажу: вы могли вручить мне миллионы флоринов, но я все равно не выдала бы вам имя своего источника. Потому что я сама его не знаю. Он прислал анонимное письмо.

“Предсказуемо, - подумал Бертран. - Но разумно, черт его подери”.

- Вижу, оно попало по лучшему адресу, - проговорил он со своей отточенной безликой вежливостью. Никакого интереса к девчонке на пороге у него больше быть не могло - и когда она хлопнула дверью кабинета, Бертран не ощутил ничего, кроме облегчения, как если бы ему удалось прогнать на улицу крупное, громко жужжащее, назойливо кружащее прямо перед его носом насекомое. Тем обиднее было, что разговор с Алексией ничего не принес - только знание того, что противник Бертрана, кто бы он ни был, не совсем круглый идиот, а об этом Бертран мог бы догадаться и сам.

какой твой любимый цвет?

Бертран несколько секунд смотрел на сообщение, не набирая ответ, пытаясь проглотить собравшуюся в груди горечь.

“Хильди, Хильди. Последний остов спокойствия в этом мире, который вот-вот необратимо сойдет с ума”.

Темно-синий.

а второй любимый цвет?)

Наверное, белый.

К чему этот вопрос?

увидишь)))

Бертран вспомнил о кипе утренних газет и журналов, так и оставшихся лежать в приемной. Каждый свой день он привык начинать с беглого знакомства с последними новостями и публикациями - и уже второй день то ли из страха, то ли из малодушия отказывался делать это.