Горе победителям

- Бертран, - услышал он над собой ее голос, - ты со мной останешься?

Ему пришлось отстраниться, посмотреть ей в глаза, сделать бесплодную попытку заставить себя не чувствовать перед ней стыд.

- Не могу. Мне нужно вернуться в министерство. У меня осталась еще работа.

- Иногда мне кажется, - проговорила она с грустью, - что твоя работа тебя убьет.

“Раньше она убьет тебя, Хильди”.

- Кто-то же должен ее делать, - сказал он.

- Да, - откликнулась она со странной интонацией, которую он слышал уже в ее голосе - в последний вечер на Кеа после того, как ей принесли за ужином выроненный ей в море медальон, - всегда есть кто-то, кто должен.

***

Я могу спросить тебя еще кое о чем?

конечно

Близкие мне люди в разговоре со мной обычно используют обращение “Берти”. Но у меня сложилось впечатление, что ты сознательно его избегаешь.

блин…

раскусил) я думала о нем, но… оно у меня не те ассоциации вызывает)) “Дживс и Вустер”, читал?

Разумеется.

вот)) хотя ты иногда как тот Берти)

Действительно?

да) ты как будто совсем не знаешь, как жить в этом мире)) и тебе нужна помощь

Я?

не обижайся! но ты бы видел свое лицо сегодня, а ведь ты просто вышел в магазин :D

После того, как ты хотела использовать двадцатилетнее вино Grand Cru в качестве соуса к рыбе, Хильди.

Кому из нас нужна помощь?

похоже что обоим

Договоримся на этом.

спокойной ночи, Берти))

Спокойной ночи, Хильди.

========== Глава 16. Чужое прошлое ==========

“Бакардия сегодня”

19.07.2017

16:30 Наследию Деливгара конец? Правительство объявило о начале новой трудовой реформы

<…>Выступление Бертрана Одельхарда в парламенте растянулось на 85 минут - это одна из самых продолжительных министерских речей, произнесенных во дворце Равенсбургов за последние годы. Глава министерства труда представил депутатам подготовленный им законопроект, основную цель которого он декларировал как “освобождение от сковывающих рынок традиций и норм прошлого”. Эксперты уже назвали реформу Одельхарда как “закономерное продолжение курса, которого бакардийские правительства придерживались последние годы”. Источник, близкий к партии “Республиканское действие”, также сообщил, что подобные законопроекты в том или ином виде выносились на обсуждение в кабинете министров в период президентства Северина Гласьера, однако ни один из них не добрался до парламентской трибуны. “Всем было понятно, что этого так или иначе не избежать, - добавил источник. - Вопрос был лишь в том, кто первый на это решится”.

Таким человеком оказался Одельхард, получивший свой пост в январе нынешнего года. Будучи новичком в правительстве, он успел заслужить репутацию бескомпромиссного политика благодаря “кандарнскому делу”, случившемуся в феврале-марте: протесты рабочих Кандарна, возмущенных сокращениями, были названы им “заведомо несостоятельной попыткой саботировать развитие бакардийского производства”. Теперь он решил пойти дальше; меж тем в своей сегодняшней речи Одельхард несколько раз подчеркнул, что новая реформа - не более чем “ответ на изменившиеся реалии” и “единственный способ поддержать бакардийскую экономику”. Что характерно, его инициатива получила одобрение не только от депутатов “Свободной Бакардии”, но и от некоторых представителей “Республиканского действия”: после оглашения речи несколько из них присоединились к общим аплодисментам.

Совсем иное отношение законопроект Одельхарда встретил со стороны представителей ультралевой оппозиции. Идельфина Мейрхельд написала в своем Twitter следующее: “Этот новый закон не просто бесчеловечен - он преступен… трудовая общественность Бакардии не может позволить, чтобы над ней издевались подобным образом”. Ни у кого нет сомнений, что в скором времени страну ждут новые волнения, однако все задаются вопросом: будет ли забастовка всеобщей? Во время принятия “закона Бергманна”, уменьшающего размер социальных выплат по безработице, профсоюзы не смогли прийти к консенсусу по поводу организации единого забастовочного движения. Удастся ли им это сейчас?<…>

***

- У секретаря на столе целая гора газет, Берти.

Бертран сумрачно посмотрел на зашедшего в кабинет Микаэля и бросил сквозь зубы:

- Я не хочу их читать. Я и так знаю, что там написано.

- Правильно делаешь, - согласился Микаэль, приближаясь, выкладывая перед Бертраном на стол несколько бумаг. - Прочитал одну - считай, что прочитал все, а если обладаешь хоть каким воображением - так и ни одной из них можешь не читать… а уж интервью с тобой сейчас на вес золота. Вот эти ребята - только половина из тех, кто его запрашивает.

На бумаги Бертран взглянул с отвращением. Снова распинаться перед каким-нибудь болваном, ни черта не смыслящим в том, как должно работать государство, раскладывать по полочкам вещи, которые для каждого здравомыслящего человека будут очевидными - он достаточно занимался этим в своей жизни, но сегодня был на это ни в коем случае не способен.

- Откажи всем, - отрезал он, но тут же осекся, увидев, что с одной из бумаг на него смотрит знакомое имя.

“А. Арнульфинг. Вестник Бакардийского трудового сопротивления”.

Бертран поднес бумагу к глазам, чтобы убедиться, что он не стал жертвой обмана зрения. Лица Микаэля он не видел, но слышал по его голосу, как тот начинает многозначительно и понимающе улыбаться.

- Сама пришла, да. И не боится…

- К чему меня бояться? - с напускным равнодушием сказал Бертран, откладывая бумагу. - Я ведь не крестный отец мафиози. Просто обычный человек, открытый к любым предложениям.

- Думаешь, она хочет что-то предложить?

- Зачем-то же ей нужно это интервью? - по правде говоря, догадка не выглядела в глазах Бертрана правдоподобной, но других у него просто не было. - Скажи, что я согласен встретиться с ней. Пусть приходит завтра к двум часам дня.

- Думаешь, она согласится прийти?

- Ты попробуй уговорить ее, - сказал Бертран немного сердито. - Никто не собирается ее здесь есть. Мне этот разговор нужен, пожалуй, даже больше, чем ей самой.

***

Алексия Арнульфинг явилась без опоздания, ровно в два, как и было условлено. Секретарь открыл перед ней дверь, проводив ее потрясенным взглядом - да и Бертран, на самом деле, был потрясен не меньше него. Он даже чуть не поддался порыву снять очки, протереть как следует каждую линзу, а затем вернуть их на переносицу - если бы это помогло ему осознать, что стоит перед ним не какая-то издевательская галлюцинация.

Она была копией Хильди, вот в чем было дело. Причем никакого внешнего сходства в их лицах и одежде невозможно было обнаружить на первый взгляд, но Бертрану они с первой же секунды представились отражениями друг друга, различающимися только в деталях вроде фасона одежды или прически. Алексия, не дожидаясь приглашения, прошла внутрь кабинета и села на стул для посетителей напротив Бертрана, а он все смотрел и смотрел на нее, подмечая с каждой секундой все больше, но все меньше при этом укладывая в голове. Коротко стриженные волосы, выкрашенные от корней до кончиков в немыслимый розовый цвет; одежда, похожая на беспорядочно сшитый ворох разноцветных лоскутьев; тяжелые украшения на шее, приколотые к джинсам и отворотам рубашки значки и булавки; даже увешанный перьями и бусинами рюкзак был тем же самым, только на первый взгляд совсем другим.

Бертран тихо кашлянул, прочищая горло, будто это могло подтолкнуть застрявшие в груди слова.

- Я рад, что вы пришли.

- Я думала, вы меня не пригласите, - отозвалась Алексия. Голос у нее был ниже и резче, чем у Хильди, да и в манере держаться, пожалуй, мало общего: не проявляя никакого стеснения, Алексия вольготно расположилась на стуле, взглянула на Бертрана так, будто она была мясником, а он - тушей, которую ей предстояло разделать. Бертран сразу же вспомнил про ее псевдоним в “Бешеной пчеле” и понадеялся, пусть и заподзало, что ее обыскали на входе.

- Почему же нет, госпожа Арнульфинг? Мне пришелся по душе ваш стиль. Весьма точно, по-своему остроумно. Вдобавок, как я вижу, вы по-своему ко мне неравнодушны.