Горе победителям

- А, ч-ч-черт, - протянул кассир, приподнимаясь и пару раз ударяя по терминалу ладонью; эффекта, правда, это не возымело. - Глючит, сволочь, уже два дня. Есть наличные?

- Нет, - проговорил Бертран слабеющим голосом, безуспешно попытавшись вспомнить, когда он в последний раз держал в руках наличные деньги. По всем его соображениям, это было очень давно - и сейчас ему пришлось сполна за это расплатиться.

Кассир со вздохом нажал на терминале несколько кнопок - тот погас, но тут же вспыхнул вновь.

- Еще попробуйте.

На второй раз оплата прошла, и это чудовищное место наконец-то выпустило Бертрана из своих цепких зловонных лап. Голова у него кружилась, и это не прошло даже после того, как он вновь очутился на улице. Навстречу ему вывалились из темноты несколько фигур, гомонящие на английском; один из них, обогнув Бертрана, встал у ближайшей стены и начал справлять нужду.

- Давай быстрее, - сказал кто-то из его спутников.

- Отвали, Мики, - огрызнулся тот, поворачивая голову и натыкаясь мутным, блуждающим взглядом на Бертрана. - Ты чего лупишься, придурок? А?

Сорваться на бег Бертрану не позволили только остатки гордости - но до квартиры Хильди он добрался, тяжело дыша и с трудом переставляя негнущиеся ноги. Звонок не работал; постучав в дверь кулаком, Бертран обессиленно привалился к косяку.

- Бертран! - вскрикнула Хильди, едва открыв. - За тобой что, гнались?

- Почти что, - прохрипел он, вручая ей бутылку. Хильди посмотрела на него так, будто не могла решить, смеяться ей или плакать.

- Я же говорила - не стоит тебе ходить! Спасибо, что принес…

На то, чтобы справиться с шоком, у Бертрана ушло еще несколько минут, наполненных самыми разнообразными и одинаково идиотскими порывами: связаться с мэром, с министром внутренних дел, да хоть с Патрисом, с самим Фейерхете, в конце концов - каждый из них обязан был знать о том, какой ад творится на улицах столицы вверенного им государства.

- Как ты здесь живешь? - спросил он у Хильди, пока она жестом шеф-повара переворачивала рыбные куски на шипящей сковородке.

- Нормально живу, - сказала она, пожимая плечами. - Тут еще ничего. Ну, пьяные бывают. Обычно в пятницу и субботу. Шумят, конечно - но мне все равно, я сама поздно ложусь. Откроешь лучше свое “Марго”, ладно? Я уже все, заканчиваю…

Недавние приключения Бертрана могли бы начисто отбить ему аппетит, но не сделали этого - когда перед ним оказалась наполненная тарелка, он резко перестал думать о чем-то помимо того, как быстрее отправить все ее содержимое себе в желудок.

- Салат, - пока он наполнял бокалы, Хильди достала из холодильника блюдо, наполненное нарезанными овощами. - Приятного аппетита.

Выпитое и съеденное как нельзя лучше способствовало тому, чтобы Бертрана перестали угнетать впечатления от его короткой прогулки; понемногу принимая мысль о том, что ему довелось увидеть какой-то другой Буххорн, о существовании которого он до этого почти не знал, Бертран настроился понемногу на лад умиротворенный, даже философский. Хильди, должно быть, заметила это и оттого говорила мало; впрочем, выглядела она достаточно бодрой - не в пример себе самой в последний день на Кеа, когда ее пришлось вести под руки сначала до машины, а затем до самолета, - что немного ослабляло беспокойство Бертрана, внушало ему прерывистую, брезжущую надежду. Может быть, ничего особенного и не происходит - просто эта работа превратила его в беспробудного пессимиста…

- Так странно натыкаться в интернете на твои фотографии, - сказала вдруг Хильди, запив вином последний кусок с собственной тарелки. - То есть… с одной стороны, это ты, а с другой - будто кто-то другой. Кто-то, кого я не знаю. Зато почему-то знают все.

- Я бы хотел, чтобы их было поменьше, - сказал Бертран как можно более равнодушно. - Но… наверное, этого было не избежать.

- Наверное, - согласилась Хильди и внезапно выпалила, будто с трудом осмелившись: - Это правда?

Бертран позволил тишине натянуться между ними на пару секунд, затем уточнил вкрадчиво, внутренне подбираясь, все равно что готовясь отбиваться от направленного на него выпада:

- Что - правда?

- То, что пишут в газетах, - пробормотала она робко, с нервной тщательностью разглаживая угол лежащей перед ней салфетки. - Если ты не хочешь говорить…

- Не хочу, - ответил Бертран; вспомнил вопрос, что задал ему Аллегри в их последнюю встречу, представил, где именно среди множества вещей в этой квартире можно было спрятать микрофон, а потом добавил наотмашь, отметая любые колебания. - Да, это правда.

Хильди сжала салфетку в руке, но ни слова не проронила; не скрывая напавшего на него напряжения, Бертран поинтересовался:

- И что теперь?

Кажется, его вопрос больше выбил ее из колеи, чем то, что он сказал ей до этого.

- Ничего, - сказала она поспешно, будто стремясь загладить вину. - Я знаю, что вы… то есть, люди из вашего круга - они часто делают разные… вещи. Иногда страшные. Это не самое страшное, что может быть.

Бертран подождал, не скажет ли она еще что-нибудь, и она сказала едва слышно, на вдохе:

- Ты же никого не убил. Просто подписывал бумаги.

И все же она была далека от своего обычного отрешенного спокойствия - должно быть, перед ней, как и перед Бертраном недавно, открывалась во всей своей красе та сторона реальности, с которой Хильди до этого поддерживала лишь опосредованное знакомство. Как и Бертрану, Хильди было тяжело принять это; он сказал бы ей что-то успокаивающее, если бы у него было чем ее успокоить.

- Я бы тоже задал тебе вопрос, если ты не против, - сказал он после короткой паузы. - Ты знаешь девушку по имени Алексия Арнульфинг?

Хильди, отвлекаясь от своих раздумий, глянула на Бертрана с недоумением, моргнула несколько раз подряд.

- Кажется… кажется, знаю. Она из моего университета?

- Да, Хильди, - кивнул Бертран, чуть не начав по привычке раскачиваться на стуле, но вспомнив вовремя, что стул, на котором он сидит сейчас, точно не выдержит подобного упражнения. - Ты можешь что-нибудь рассказать о ней?

Хильди качнула головой:

- Ничего особенного. Я с ней никогда не разговаривала. Я про нее только слышала - она была в студенческом совете, постоянно продвигала разные инициативы, с кем-то боролась…

- Боролась, - повторил Бертран насмешливо, жалея, что не может сейчас закурить. - Что же вам всем нужно? Чего не хватает?

- Нам?

- Молодежи, я имею в виду, - пояснил он, прикладываясь к вину. - Ладно - мы, старые дураки в своих кабинетах, которые говорят о новом мире… но ведь строить его на деле будете вы, а не кто-то еще! Перед вами все дороги открыты - вы должны быть двигателем этого мира, вы должны шагать с ним в ногу, а вместо этого носитесь с идеями либо болванов-романтиков, либо, что хуже - популистов и манипуляторов, которые вашими трупами готовы выложить лестницу к достижению собственных целей…

Хильди выслушала его триаду без единого слова протеста, только заметила невнятно, будто себе под нос:

- В ногу с миром шагать сложно. Слишком он быстрый. Его не догонишь.

- Но другого выбора у нас нет, Хильди, - произнес Бертран, будто в попытке найти какое-то для себя оправдание. - Ни у кого из нас.

Она не возразила. Они допили вино, которого в их бокалах оставалось совсем немного; после этого Хильди погасила свет, оставив гореть только гирлянду, опутавшую окно в комнате - ровный приглушенный свет, исходящий от нее, ничуть не утомлял глаз и вместе с тем как будто давал укрытие, смирял преткновения, сглаживал острые углы. Бертран, которого ощущение сытости придавило, как многотонным грузом, опустился на диван, слепо сказал в полумрак пространства перед собой:

- Иди ко мне…

Хильди приблизилась к нему, села рядом; он думал начать раздевать ее, но вышло так, что смог только обхватить ее обеими руками и несколько раз глубоко вдохнуть-выдохнуть, опустив голову ей на плечо, пока она мерно и тепло гладила его затылок ладонью.