Горе победителям

Она тихо фыркнула, и ее дыхание осело на его шее стайкой горячих мурашек.

- И я тоже. Это так странно. Ведь, если подумать, это и должно было так случиться. Все вроде бы к этому и шло. Но в какой-то момент пошло по-другому.

- Тебя это удивляет?

- Немного. Всегда поражаюсь тому, как в жизни все складывается. Вроде бы - одни случайности, а если присмотреться - оказывается, что без какой-то одной и всех других бы не было. И так по цепочке, все одно к одному. И мы по этой цепочке движемся все дальше и дальше… к тому, что будет в конце.

Уже не в первый раз за последние дни она заводила речь о чем-то подобном, и Бертран не мог не насторожиться.

- В конце? - уточнил он, чуть отстраняясь, чтобы иметь возможность посмотреть на нее. - И что же, ты думаешь, там будет?

И вновь на ее лице появилась знакомая ему улыбка обретшего все человека.

- Будущее.

Бертран хотел поцеловать ее, будто это значило покончить с любыми вопросами, на которые он так и не получил ответа, но в этот момент музыка, захлебнувшись, прервалась, потому что из дома раздался истошный крик:

- Кто-нибудь! На помощь!

Поднялась невообразимая суета. Все, кто был на террасе, хлынули к дверям; Бертран не был исключением и, более того, как-то умудрился оказаться в первых рядах. Оказавшись в зале, он увидел, что гости собрались в круг, оставив в его центре лишь немного пустого пространства - кто-то в ужасе отворачивался, кто-то требовал срочно позвать врачей, кто-то, особенно чувствительный, даже пускал слезу. Рост не позволял Бертрану выглянуть из-за чужих голов, чтобы понять, что произошло, и поэтому ему пришлось пробираться вперед, расталкивая тех, кто попадался ему на пути. Ему это удалось без лишнего труда - его даже будто торопились пропустить, словно в надежде за ним же и спрятаться, - и он смог только сдавленно охнуть, когда понял, что стало причиной всеобщего переполоха.

Джоанна распласталась на полу, упав на спину; все ее тело сотрясалось в судороге, изо рта лилась тошнотворная пузырящаяся смесь из слюны и пены. “Эпилепсия”, - тут же понял Бертран, но на этом, в общем-то, его познания заканчивались; всего пару раз в жизни он был свидетелем приступов и очень плохо помнил, что надо делать в подобных случаях.

- Джоанна! Джоанна! Черт! - Майкл, кажется, знал еще меньше, чем он: все, на что он был способен - попытаться приподнять бессознательную супругу над полом, отчего, как показалось Бертрану, ее затрясло только сильнее. Кто-то в задних рядах истошно зарыдал. Похоже, действенной помощи от знатоков человеческих душ ожидать не стоило.

- Звоните в “скорую помощь”! - Бертран порыскал по карманам в поисках собственного телефона и тут же вспомнил, что оставил его в бардачке машины. - Да кто-нибудь, вызовите врачей, черт возьми! Какой здесь адрес?

Конечно, никто не отозвался - а из тех, кто точно мог знать ответ на этот вопрос, одна была явно не в состоянии говорить, а второй, похоже, был все ближе к тому, чтобы помешаться.

- Джоанна! Джоанна!

- Чтоб вас всех, - прошипел Бертран, приближаясь к Майклу, чтобы развернуть его к себе и сразу, без церемоний, отвесить хорошую оплеуху. - Придите в себя! Так вы ей не поможете! Наберите “скорую”, скажите, чтобы ехали сюда!

- Но… но… - залепетал тот, схватившись за ушибленную щеку. - Но я не говорю по-гречески…

- Плевать! - Бертран почувствовал, что выходит из себя по-настоящему. - Кто-то из них должен знать английский! Хильди, твой телефон у тебя?

Ответа он не услышал - и, обернувшись, понял, что Хильди нет ни рядом с ним, ни в теснящейся вокруг него толпе гостей. Этого было достаточно, чтобы Бертран без боя сдался дурному предчувствию, но тут кто-то из собравшихся (кажется, один из той троицы, что писала про Холокост) подскочил к нему, протягивая разблокированный айфон.

- Вот! Позвоните вы!

На самом деле, ничего другого Бертран не ожидал. Похоже, из всех, кто был в зале, он один сохранил хоть немного хладнокровия - и поэтому они, не сговариваясь, подчинившись одному лишь порыву коллективного бессознательного, назначили его ответственным. В определенном смысле ему было не привыкать: он дозвонился до 112, дождался англоговорящего диспетчера, вкратце описал случившееся и, получив заверение в том, что врачи скоро будут, еле вспомнил, что телефон нужно вернуть хозяину, перед тем, как бросаться на поиски Хильди.

Куда же она запропастилась, черт возьми? Вилла показалась Бертрану по крайней мере в два раза больше, чем казалась раньше: он обшарил зал и террасу, заглянул в уборные, хотел уже, отправив к черту приличия, подняться на второй этаж, но в этот момент Хильди сама нашла его: вынырнула будто из ниоткуда, из затянутой тенями пустоты, и снова бросилась ему на шею, но на сей раз не в любовном порыве, а будто от чего-то спасаясь.

- Ты… ты…

Ее тоже трясло, она с трудом сдерживала рыдания, и Бертран, обнимая ее, чувствовал себя так, будто прижимает к себе раненую птицу, крошечную и трепещущую.

- Хильди, что слу…

- Пожалуйста, - проговорила она, будто давясь собственными словами, - пожалуйста, давай уедем.

Откуда-то издалека донесся раскатистый вой сирены. Похоже, вечеринку можно было считать оконченной.

- Конечно, - все объяснения лучше было отложить на потом. - Конечно, поехали.

Одно маленькое преимущество Бертран все же нашел в произошедшем: по крайней мере, он полностью протрезвел. А для Хильди выпитое, похоже, не прошло даром: едва оказавшись на сиденье машины, она заснула, прислонившись к дверце, обхватив себя руками, будто в стремлении спастись от обступающего холода. Кожа ее действительно была покрыта мурашками, хотя ночь была не из прохладных, а в салоне работал климат-контроль; притормозив и приглядевшись к ее лицу, Бертран понял, что она даже не спит - просто сидит с закрытыми глазами, а из-под ее сомкнутых век текут одна за другой крупные слезы.

- Хильди, - позвал он, не зная еще, что собирается сказать или спросить. Он думал, что она не отзовется, снова закроется в себе, снова спрячется - но она заговорила надорванно, одеревенело, будто под действием снотворного:

- Я очень испугалась, вот и все. Когда я была маленькая, я… в школе подралась с одной девочкой, которая говорила, что я ненормальная. Нас обеих оставили после уроков. Учительница дала нам задание и вышла, сказав, что скоро придет. А с девочкой началось… вот это. Я была одна, и я не знала, что делать, и я решила, что она умирает, и…

Дальше она не смогла произнести и слова: согнулась пополам, уткнувшись лицом себе же в колени, и заплакала - безнадежно и монотонно, как от крайней усталости. Такой Бертран видел ее впервые - и поэтому замер, охваченный нерешительностью.

- Хильди…

- Пожалуйста, - повторила она, заходясь в кашле, будто в попытке избавиться от чего-то, что ее душило, - пожалуйста, поедем домой.

В том, как она говорила, как не решалась или не могла даже поднять головы, Бертрану чудилась какая-то крайняя опустошенность и уничтоженность, обреченность получившего приговор - но сейчас, на пустой дороге посреди тяжелой непроглядной ночи, было не лучшее время и место для того, чтобы задавать вопросы.

- Хорошо, - произнес Бертран и нажал на педаль газа.

***

- Вы не очень торопитесь умирать.

От террасы, огибая виллу, спускалась вниз по скале вырубленная в камне лестница. Она заканчивалась на небольшой, огорженной низкими перилами площадке; больше ничего не было здесь, только сплошная твердь скалы с одной стороны и чернеющая в ночи водная ширь - с другой. На этом островке меж двумя стихиями Хильди и встретилась с д’Амбертье - он стоял возле перил, глядя в простирающуюся перед ним темноту, и, заметив, что к нему приближаются, кивком головы пригласил свою новоиспеченную собеседницу к нему присоединиться.

- Какой-то шум, - проговорил он затем, когда Хильди подошла к нему, остановилась в нескольких шагах. - Что там произошло?

- У хозяйки приступ, - сообщила ему Хильди. - С ней все будет в порядке.