Горе победителям

- Чья история? - осведомился он, садясь рядом с ней - ноутбук она поспешно отвернула, чтобы Бертран не увидел написанное на экране, но он не собирался оскорбляться на подобное недоверие. - Расскажешь?

- Ну… - она ощутимо замялась; несомненно, ей нравилась возможность поговорить о чем-то столь для нее важном, если не сказать - сокровенном, но она не могла сообразить, как представить это Бертрану в наиболее подходящем свете. - Главный герой - Ферди… то есть, Фердинанд VI.

- Король-мальчишка? - переспросил Бертран. - Не самый популярный персонаж.

- Да, я знаю. Про него… ну, часто забывают. Хотя за свое правление он столько сделал! Бакардия, какой мы ее знаем - это все благодаря ему. А он, когда взошел на трон, был даже младше меня. Никто его не принимал всерьез! Хорошо, что он встретил Франца, иначе у него ничего не получилось бы…

Она говорила, все больше распаляясь, перескакивая с одной мысли на другую; пытаясь нащупать во всем ею сказанном логическую нить, Бертран уточнил:

- Франца Джеральдина? Надеюсь, ты извинишь меня, Хильди, я не очень-то хорошо помню тот период с университетских лет. Помню только, что Франц был при Фердинанде первым министром… и что про них понаписали массу скабрезных памфлетов, несмотря на то, что Фердинанд был женат.

- Он женился позже, - буркнула Хильди со странной обидой, - но в общем… да. Я хочу написать про них. Так, как еще никто не писал. Про их встречу, знакомство. Про то, как они сделали то, что сделали.

- Интересно, - заметил Бертран, ощущая, как ее идея захватывает поневоле и его, пробуждает от сна его скромные способности к фантазированию. - Всевластный монарх и его ближайший помощник… две судьбы, которые в своем союзе определили судьбу всей страны. Хочу верить, что когда-нибудь у меня будет достаточно свободного времени, чтобы прочитать этот текст.

Хильди, похоже, не ожидала, что он это скажет - отвела взгляд и проговорила чуть тише:

- Если захочешь, я покажу потом. Когда будет готово.

В том, насколько небезразлична ей эпоха Фердинанда VI, Бертран убедился еще раз несколькими днями позже - в тот вечер, когда они выбрались на яхте в Афины. Многолюдный, душный, бестолковый город никогда не производил на Бертрана большого впечатления, но Хильди, тем не менее, было интересно все. После ужина они бесцельно бродили по улицам - Бертран, выпивший несколько бокалов вина, вновь сдался своей слабости и выкурил сигарету, а потом и вторую, пока Хильди металась от одного подозрительного магазинчика, торгующего разным хламом, к другому.

- Только посмотри! - восторженно говорила она, показывая Бертрану какую-то монструозную статуэтку, изображавшую животное, похожее на невероятный гибрид жирафа и гиппопотама. - Более уморительной подделки под ар-деко я в жизни не видела! Ну разве могла я это не купить?

Он только качал головой: конечно нет, не могла. Потом Хильди все-таки устала; они съели по порции мороженого в кафе и двинулись в сторону Акрополя, где можно было поймать такси до порта, но в какой-то момент Хильди остановилась - просто замерла посреди улицы так резко, будто ее настигло внезапное ошарашивающее потрясение.

- Что слу… - начал Бертран, но не договорил, потому что понял: причина крылась в витрине одного из бутиков, что теснились здесь, на Колонаки, один к одному. Хильди шагнула к ней, как завороженная, не отрывая взгляда от платьев, что были выставлены внутри - Бертран, привыкший к тому, что мимо подобных мест она, как правило, проходит, не выказав и крохи интереса, наблюдал за ней.

- Вот это красота, - пробормотала она потрясенно, с трудом, кажется, удерживаясь от того, чтобы прижаться к витрине ладонями и носом, точно в попытке через нее просочиться. - Смотри! Почти такие носили в эпоху Ферди! Почти не отличишь, честное слово!

Бертран приблизился как раз вовремя, чтобы увидеть, как жадное, почти хозяйское выражение на лице Хильди сменяется ошеломленным, будто перед ней резко захлопнули гостеприимно открытую дверь. Несомненно, это случилось после того, как взгляд ее упал на ценник внизу витрины: миниатюрный, будто ничего не значащий и поставленный здесь лишь в качестве украшения, он обозначал собой сумму, которая для Хильди, даже если принимать во внимание ее немалый доход, должна была показаться заоблачной.

- Правда… - Хильди старалась говорить бодро, но ей все равно не удавалось сдержать в голосе досаду, смешанную с крайней неловкостью. - Не думаю, что оно мне очень нужно. Пошли отсюда.

Уйти ей Бертран, конечно, не дал - остановил, мягко взяв за локоть, и повел прямо к начищенным стеклянным дверям.

- Ты что? - Хильди не нужно было много времени, чтобы догадаться о его намерениях, и она попробовала упереться, но Бертран был неумолим. - Не надо! Ты видел, сколько оно стоит? Да в нем шагу страшно ступить! Куда я буду его надевать?

- Хильди, - сказал ей Бертран с укором, - было бы платье, а повод найдется. Ты не разрешаешь мне сделать тебе подарок?

- Но… но… - забормотала она, теряясь окончательно, разрываясь между стремлением получить желаемое и так некстати охватившей ее стеснительностью. - Но не такой же дико дорогой!

Бертран только рассмеялся, и Хильди оставила дальнейшие попытки к сопротивлению. Переступив порог бутика, Бертран передал свою спутницу на попечение строгой, холеной, безупречно вежливой женщины-консультанта, а сам устроился на диване в глубине зала, куда ему тут же подали чашку кофе. Газет, правда, в доступности не было, только лежали на низком столике старые номера каких-то модных журналов; Бертран слепо перелистал один из них, слушая разносящийся по залу звенящий, бойкий голос Хильди и чувствуя, как мысли его с каждой секундой уплывают все дальше и дальше - за какую-то немыслимую, почти что опасную грань.

Все это, о чем он думал, было несусветной глупостью, невыполнимой, начисто оторванной от реальности, но такой, которой очень приятно тешить воображение. Казалось бы, сущая мелочь - набрать Катарину и сказать, что он хочет развод… кому из них это будет хоть чего-то стоить? Наоборот - пора бы оформить по всем правилам смерть, что случилась много лет назад, провести похоронную церемонию, а не оставлять бесхозный труп разлагаться и гнить позабытым, из одного только наивного соображения “если я не смотрю на это - значит, этого нет”. Едва ли Катарина будет против… остальное выглядит еще проще - конечно, только на словах. В доме Бертрана довольно места на двоих: Хильди сможет, если захочет, перевезти туда все дорогие ей вещи и безделушки. Кто-то будет шептаться о них двоих - пускай. Она будет рядом, им не придется скрываться, отвоевывая, вырывая себе часы и минуты, боясь, что их застигнут, как заговорщиков. У нее будет все, что она пожелает, а у Бертрана будет она - и ему ни за что бы не показалось, что этого недостаточно.

“Прекрасный план, - конечно, внутренний голос не замедлил объявиться тут же, вонзиться ядовитой иглой куда-то в область затылка. - Ты упускаешь только тот этап, когда начнешь дряхлеть и окончательно превратишься в развалину, а ей вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, придется делать вид, что ты ей вовсе не отвратителен, что ты не присвоил те ее годы, которые она могла потратить на себя саму, а не на то, чтобы нянчиться с тобой, эгоистичным дураком. Сколько ей будет тогда лет? Тридцать? Сорок? Что ты будешь из себя представлять к тому времени? Начнет отказывать тело… а если мозг?”.

Кофе разлился во рту чем-то тошнотворным, прогорклым, будто Бертран проглотил растворенный в воде пепел. Тут Хильди показалась из примерочной; он дежурно, выталкивая из себя слова, сказал ей, что она выглядит потрясающе, расплатился по счету, едва на него взглянув, и они ушли вместе - Хильди, забывшаяся в своем ликовании, повисла на его руке, порывисто поцеловала в щеку, что-то прошептала ему на ухо, а Бертран, чувствуя себя под ее взглядом, как под прицелом, не мог понять, кем же ощущает себя в этот момент: похитителем, самозванцем или предателем.

***

Ужинать они отправились в таверну на берегу - там стояли тяжелые деревянные столы и стулья, в воздухе разносился вместе с ветром шум прибоя и подавали восхитительное, пряное, тающее на зубах жаркое из телятины. Хильди, изменив своим привычкам, заказала себе бокал рецины и пила его медленно, прикрывая глаза на каждом глотке.