Горе победителям

- Еще один вопрос, из несколько другой области, - сказал он, вытаскивая из кармана сложенную вчетверо бумагу с запиской - последней из полученных им в марте, которую он с того самого дня постоянно носил с собой. - Может быть, вам знакомо вот это?

Развернув записку, он выложил ее перед Клэр обратной стороной - той, на которой были чуть заметно, карандашом вычерчены символы, над разгадкой которых Рене безуспешно бился вот уже больше месяца. Составленные из вытянутых, пересекающихся под разными углами линий, из всех более-менее знакомых Рене видов письменности они больше всего напоминали германские руны, но его попытки самостоятельно разобраться в них не привели решительно ни к чему. Тем не менее, как подсказывала Рене интуиция, смысл символов имел огромную важность - неспроста это послание передали ему, еще и зашифрованное столь хитроумным способом.

- Ого, - Клэр озадаченно почесала кончик носа. - Откуда это у вас?

- Неважно, - ответил Рене нетерпеливо. - Вы знаете, что это?

- Немного, - нерешительно протянула девица, придвигая бумагу к себе и принимаясь вертеть ее так и этак. - Это… бретонское руническое письмо. Странно, что кто-то его еще использует. Я уже давно такого не видела.

- Можете сказать, что это значит?

Клэр помолчала еще немного, разглядывая бумагу, а потом вдруг подняла голову и крикнула звонко, обращаясь в сторону приоткрытой двери за барной стойкой, ведущей, видимо, на кухню:

- Аньес! Аньес, подойди сюда!

Появилась еще одна девица - не такая хорошенькая, но обладающая ладной, пышной фигурой и двигающаяся с грациозным, практически балетным изяществом; одетая в фартук, на ходу вытирающая тряпкой руки, она приблизилась к Клэр и спросила, Рене едва кивнув:

- Чего тебе?

- Посмотри, - Клэр показала ей бумагу. - Знаешь, как перевести? Рене попросил…

На это Рене удостоился от Аньес еще одного подозрительного взгляда, но возражать или отнекиваться она не стала: выхватив у Клэр записку, вгляделась в символы и нахмурилась.

- Кто это писал? Как курица лапой, - высказалась она, возвращая Рене бумагу, показывая на символы пальцем с коротко остриженным ногтем. - В общем, первый означает опасность. Но в сочетании со вторым - неявную, скрытую. А третий… вроде как их объединяет. И вроде как предупреждает о чем-то. “Берегись, здесь предатель”. Как-то так.

- Предатель, - пробормотал Рене, не веря собственным ушам. Клэр посмотрела на него, на записку - и вдруг воскликнула, оживляясь:

- Это он написал, да? Тот, кто умер? Он знал, что что-то не так, что кто-то желает ему смерти!

- Да что происходит? - спросила Аньес недовольно, переводя взгляд с Рене на нее. - Кто-то умер? Кто?

- Неважно, - проговорил Рене, чувствуя, что нелепость происходящего нарастает с каждой секундой и ему настоятельно требуется освободиться от нее. - Если позволите, дамы… я хотел бы, чтобы этот разговор остался только между нами.

Аньес громко фыркнула.

- Подумаешь, важность. Да кому мы нужны? Интриги какие-то, тайны…

- Я - могила! - провозгласила Клэр, салютуя Рене бокалом; кажется, выпитое вино успело сполна оказать на нее свое действие. - А вы уже уходите? Если еще чего-то нужно будет - приходите, я тут почти каждый день бываю. Или оставьте Мишелю записку, он всегда все передает…

- Обязательно, - пообещал ей Рене, поднимаясь из-за стола.

“Кто-то близкий, - безостановочно крутилось у него в голове, пока он выходил на улицу, садился в машину, ехал в партийный штаб, по пути собирая все встретившиеся ему светофоры. - Кто-то близкий. Кто-то близкий. Кто-то…”

Итак, по крайней мере теперь Рене знал, с чего начать.

***

1975

Рауль открыл ему дверь лично, что вызвало у Рене немалое удивление.

- Вы один?

- Да, - Рауль пожал плечами, пропуская гостя в квартиру. - Моя жена в отъезде. У прислуги выходной.

Это было Рене только на руку - не будет никакого лишнего шума. Оказавшись в просторном, отделанном дубом коридоре, он, однако, не торопился снимать пальто; что до Рауля, то он расценил возникшую заминку по-своему.

- Если честно, не представляю, чем могу быть вам полезен, - сказал он с чуть заметным оттенком недовольства, упрямо взирая на Рене снизу вверх. - Вы же знаете, после… того, что случилось, я оставил политическую жизнь. Не знаю, смогу ли помочь вам с вашей, как вы выразились сегодня, “срочной проблемой”.

- Я думаю, никто не поможет мне лучше, чем вы, - Рене улыбнулся ему одновременно сладко и плотоядно. - Только вы, как мне видится, способны дать ответы на некоторые вопросы.

Рауль по-прежнему был сама невозмутимость.

- Какие, например?

- Например… - в притворной задумчивости Рене устремил глаза к потолку, а затем, молниеносно выхватив револьвер из кармана, щелкнул курком и направил дуло прямо своему собеседнику в лицо, - ну например, сволочь, сколько тебе заплатили?

Рауль издал жалкий задушенный звук, будто хотел вскрикнуть, но в последний момент передумал. Потом, пошатнувшись, сделал попытку отступить в сторону (не без мстительного удовольствия Рене заметил, что ноги явно с трудом слушаются его), но Рене продолжал держать его на мушке - и, чего таить, искренне наслаждался происходящим.

- Говорят же, что от самых больших тихонь всегда больше всего проблем, - выплюнул он с крайним презрением. - Кто бы мог подумать, что ты впутаешься в такое дерьмо? А ведь он тебя так ценил… и дня не проходило, чтобы не сказал мне, как ты прекрасно справляешься с делами и что мне нужно брать с тебя пример.

- Я… я… - все хладнокровие Рауля испарилось, и теперь ему сложно было даже говорить, не заикаясь при этом, - я не понимаю…

- Так я тебе объясню, - охотно добавил Рене. - Сегодня днем я был в гостях у одной девицы по имени Вивьенна Вильдерштейн. Не застал ее, правда - она, бедняга, умерла вчера, - зато увидел там некоторые вещи, которых совершенно точно быть там не должно. А ее мамаша, та еще мегера, вспомнила тебя. Что ты там забыл, Рауль? Приходил вынюхивать? Или прибрать за собой?

Он ожидал, что прямые обвинения сделают свое дело: Рауль, застигнутый врасплох, съежится еще больше, а потом и расклеится окончательно, но тот внезапно сделал прямо противоположное - выпрямился, расправил плечи, устремил на своего противника взгляд, полный мрачной непреклонной решимости; даже мягкие черты его лица будто окаменели, ожесточились, приобретя выражение человека, осознавшего со всей полнотой, что терять ему больше нечего.

- Что ж, - проговорил он твердо, пусть и едва слышно, - по крайней мере, меня вы убьете быстро.

Чего-чего, а этого Рене никак не мог ожидать.

- Что?..

Рауль, бледный как полотно, но не показывающий более и толики испуга, сделал шаг к нему, заговорил звенящим от гнева голосом.

- Как могли вы сделать то, что сделали? Как могли быть так безжалостны? Он доверял вам! Отличал вас! Считал, что вы достойны самых высоких постов! Но вам было мало, верно? Вы не хотели ждать, хотели получить все - здесь и сейчас, и вам было все равно, на что ради этого придется пойти!

- Что?.. - только и смог пробормотать Рене. Дальше он говорить не мог - в горле будто поставили заслонку.

- Теперь вы пришли заткнуть мне рот, - Рауль усмехнулся с совершенно не свойственным ему сарказмом. - Как обставите дело? Как самоубийство? Что же, лучше уж так, чем… проходить через все то, через что вы заставили его пройти.

- Да вы… - потрясенное оцепенение дрогнуло, будто треснули оковы, сковавшие Рене по рукам и ногам, правда, умение владеть собой вернулось к нему не в полной мере. - Да вы с ума сошли! В чем вы меня обвиняете?!

Рауль немного помолчал, прежде чем ответить. Похоже, и его отчаянной решительности был только что нанесен значительный ущерб.

- В убийстве, - проговорил он, но уже без былой уверенности. - Вивьенна Вильдерштейн…

- Да я никогда ее не встречал! - взревел Рене, опуская револьвер; пристрелить Рауля ему больше не хотелось, а вот дать ему как следует в лощеную морду - очень даже. - Я с трудом ее нашел, я хотел с ней поговорить, узнать, кто ей помогал, но не успел! А ее мать сказала, что к ней приходили вы…