Страница 32 из 89
Бертран, успевший взять со стола бумаги, едва не выронил их.
- Что?
- Кларисса, - повторил Микаэль, четко выговаривая каждое слово, наверняка решив, что Бертран от шока не понял смысл сказанного, - застукала Патриса с его помощницей. В самом недвусмысленном положении, прямо на его столе! Оказалось, они уже пару месяцев так развлекаются! Скандал был - сам понимаешь. Все очень надеются, что это не попадет в прессу, хотя я считаю, что скорее Титаник поднимется со дна и продолжит свой маршрут через Атлантику…
Бертран молча опустился за стол, не в состоянии составить из множества слов, роящихся у него в голове, одно хоть сколько-нибудь осмысленное предложение.
- Так, - вот и все, что он мог сказать в ответ на Микаэлево трещание.
- Фейерхете уже узнал. Он в ярости! Говорит, что если ему придется делать перестановки в кабинете из-за того, что премьер-министра не поделили жена и любовница - он снесет головы всем троим.
- Так, - повторил Бертран и снова умолк. Микаэль хмыкнул:
- Похоже, тебе надо переварить потрясающую новость. Ладно, пойду еще кого-нибудь обрадую…
Он ушел, оставив Бертрана в кабинете, за окнами которого простерлась опустившаяся мгла, заслонившая собой город. Бертран сидел на своем месте, безжизненно глядя перед собой - примерно в ту область стола, где раньше стоял так раздражавший его маятник Ньютона.
========== Глава 8. Чернота ==========
03.05.2017
“Бешеная пчела”
12:45 “Только вместе с этим мерзавцем”: повлияет ли на состав правительства семейная драма Патриса Альверна?
<…>Госпожа Байер, состоявшая в браке с Альверном с 2006 года (при замужестве она отказалась менять фамилию, подавая электорату пример того, что значат прогрессивные и равноправные отношения между супругами), никак не комментировала развод, однако, по свидетельству нашего источника, весьма резко отреагировала на предположение, что она может покинуть занимаемый ей с 2015 года пост министра экономики. “Только вместе с этим мерзавцем”, - вот что она ответила на вопрос одного из коллег, не станет ли для нее разочарование в Альверне поводом выйти из состава правительства. Довольно исчерпывающе! Вместе с тем на последнем опубликованном фото с заседания кабинета министров можно увидеть, что Кларисса, обычно занимавшая кресло по левую руку от премьера, предпочла поменяться местами с министром труда Бертраном Одельхардом - интересно, не возникли ли по этому поводу вопросы у протокольной службы?
[фото]
(с) “Бешеная пчела”, 2017 год. Нелицензированное копирование запрещено.
Впрочем, непохоже, чтобы кто-то испытывал сильное недовольство по поводу перестановки - в первую очередь, сам Альверн, чья жизнь, по нашим сведениям, и без того подверглась большой опасности, когда госпожа Байер стала неожиданной свидетельницей его похождений. Выражаем надежду на то, что премьер-министр найдет общий язык с особо щепетильными поборниками протокола - от этого, в конце концов, может зависеть судьба Бакардии.
Передаем также наши лучшие пожелания господину Одельхарду. Источник “Бешеной пчелы” сообщил, что в былые времена проявления мимолетной супружеской нежности были для Альверна в порядке вещей и, более того, помогали ему успокоиться и остыть - что ж, теперь ему придется в спешном порядке отказываться от привычки в особенно нервные моменты заседаний щупать за бедро или колено своего соседа слева! <…>
***
“Бакардия сегодня”
13:00 Идельфина Мейрхельд: “Больше всех рассуждают о необходимости перемен те, кто меньше всех к ним приспособлен”
<…> - Долгое время вы считались коллегами и соратниками по партии: вы и Фейерхете, Альверн, Бергманн…
- Да, и я совершенно этого не скрываю. Тем более - именно тогда я достаточно близко знала перечисленных вами людей, чтобы понять их способ и стиль мышления. Могу сказать вам точно: весь тот “новый мир”, о котором они говорят нам без устали, на самом деле ни что иное, как мир “старый” - тот самый мир, который нам пытаются навязать без малого сорок лет! Тратьте меньше, работайте больше, привыкайте к тому, что вам никто ничего не должен - нам подают это под разными соусами, но суть остается неизменной. Они говорят: вот залог прогресса! Но о каком прогрессе может идти речь, когда страна с каждым годом катится все дальше назад?
- Известно ли вам, что Леопольд фон Фирехтин выступил вчера с подобными сентенциями в адрес правительства? Коммюнике “Движения за единую Бакардию”, посвященное проблемам миграционной политики, заключало в себе заявления, схожие с вашими…
- Слушайте, почему вы спрашиваете меня о Фирехтине? Я понимаю: вам нравится сталкивать меня с ним, вы рады возможности устроить из этого шоу, надеясь, что если один из участников спора ведет себя как клоун - значит, клоунами можно выставить обоих. Вы для этого меня позвали? Фирехтин - очень специфический господин, но он… как бы сказать?.. живет в своем мире, который имеет весьма мало общего с реальностью. В чем смысл лишний раз рассуждать о нем? Я предпочитаю обращаться к тем, кто имеет возможность действительно повлиять на то, что происходит в стране, а не сотрясает воздух пространными рассуждениями о “великой Бакардии” и “возвращении к корням”. А в качестве кого вы предлагаете мне воспринимать господина Фирехтина? Верьте или нет - если я захочу поучаствовать в исторической дискуссии, то найду для этого более компетентного оппонента…
<…>
***
Бертран отпер дверь, сделал шаг в полумрак коридора.
- Хильди?
Никто не ответил ему, не поторопился выйти ему навстречу, и в тишине этой Бертрану почудилось что-то зловещее - будто зря он торопился, с трудом выкроив себе полчаса, будто окончательно и безвозвратно опоздал, а за время его отсутствия случилось нечто, что уже никак нельзя было исправить.
- Хильди? - повторил он нерешительно, прислушиваясь. Из-за закрытой двери ванной донесся неясный шум, похожий на плеск воды - тишина расступилась, увлекая за собой и внезапный приступ беспричинной тревоги. Бертран даже усмехнулся своей внезапной впечатлительности - обычно таковая была ему не свойственна, но он успел уже свыкнуться с тем, что в квартире этой все словно бы идет наперекор обыкновенному положению вещей.
Замка на двери не было, и он беспрепятственно распахнул ее, шагнув в миниатюрное, душное помещение, где едва развернулись бы и двое, ничего при этом не задев. Хильди сидела в наполненной ванной, обхватив руками колени и низко склонив голову; лица ее Бертран не увидел, только сгорбленные плечи и сбившиеся во влажные пряди волосы, с которых текли ручейки розоватой воды. Вся ее поза и то, как она молчала, сохраняя неподвижность, не подавая никаких признаков того, что жива, а не ее подменили статуей - все это выглядело как выражение крайней отчаянной тоски, и Бертран, не представляя, что могло стать ей причиной, поспешил подступиться к Хильди, коснулся ее сцепленных рук.
- Хильди, ты в по…
- Боже, Бертран!
Она вскрикнула, явно напуганная, не ожидавшая его появления, даже отшатнулась инстинктивно, чуть не облив его при этом мыльной водой с головы до ног.
- Боже, - повторила она, наконец-то осознавая действительность в полной мере и начиная смеяться - облегченно, прижав ладонь к лихорадочно вздымающейся груди. - Я не слышала, как ты вошел… что, уже половина?
- Да, - проговорил он, удивляясь про себя тому, как быстро рассеялась, растворилась без следа подавленность, что еще минуту назад, кажется, пронизывала все ее существо. - Я тебя испугал? Извини.
- Нет, нет, ничего страшного, - не переставая смеяться, Хильди замахала руками, с готовностью поманила Бертрана к себе, и он склонился к ней, чтобы поцеловать влажные, чуть горьковатые от мыла губы. - Я просто… ну, задумалась. А телефон оставила в комнате! Не могла даже посмотреть время.
Нужно было, наверное, выйти, дождаться ее в гостиной, но пока что Бертрану было сложно заставить себя сделать это. Он не видел Хильди полторы недели - не мог вырваться даже ненадолго из министерства, превратившегося для него в сущую клетку, как для зверя, что умудрился попасть в ловушку. Нужно было улаживать “кандарнское дело”, не допустить того, чтобы забастовка затянулась; журналисты, привлеченные скандалом между Патрисом и Клариссой, были готовы следить за каждым вздохом любого, кто был вхож хоть на полшага в кабинет министров. Раз за разом Бертрану приходилось призывать себя к осторожности, пусть это и было для него мучительно: не просто быть запертым в клетке, но удерживать себя там самому, ради собственного блага - и, разумеется, блага Хильди. Он подозревал, что его вынужденное отсутствие может быть принято ей за невнимание, но она не обмолвилась и словом, не допустила даже крошечного намека на то, что испытывает ревность или обиду. Все, что бы ни происходило, воспринималось ею как должное; она ни в чем не упрекала Бертрана, даже когда он исчезал совсем, когда она днями напролет не получала от него ответа. Была ли невозможность увидеться болезненна для нее? Бертран не представлял себе ответ: когда он думал о Хильди, на ум ему приходило сравнение с каким-то странным животным, что проводит большую часть своей жизни в плотной, непроницаемой раковине, выглядывая наружу лишь тогда, когда на то есть крайняя необходимость. Появление Бертрана было определенно отнесено Хильди в разряд таких необходимостей: когда он приходил к ней, она встречала его с неизменной теплотой, но если его не было - прекрасно обходилась без него; что до самого Бертрана, то он толком не мог понять, радует его этот факт или огорчает.