Последние дни Амвелеха

Некоторое время он рассматривал мертвеца, потом вдруг вскинул голову и посмотрел на молчащую Ревекку:

— Хочешь уехать? Вернуться в Харан? — и не дав ей ни секунды на раздумье, обратился к дулосу: — Приготовь триеру, еду и топливо, столько, сколько сможет уместиться в вездеходе.

Дулос несколько секунд мигал, оценивая ситуацию, Ревекка ждала, что он ответит своё: «Нет связи с Системой», но Айзек снова заговорил:

— Впрочем, нет, отмена приказа, — и добавил с извиняющейся улыбкой: — я так устал.

Элизар ответил: «Принято, Святейший», — и замолк. Повисла тишина. Ревекка не знала, что сказать. Она глядела на Айзека с нарастающей тревогой. Он походил на слепого, заплутавшего в самом себе. Она попыталась поймать его руку, но Айзек отдернул её и засмеялся неестественным далёким смехом. Словно это была какая-то игра.

— Завтра… — начал Айзек, нарушая молчание. — Или послезавтра, когда всё будет кончено, мы покинем Амвелех. Приведем людей… Всё станет как прежде, — он замолчал, секунду подумал и сдавленно хихикнул. — Нет-нет, им ничего не угрожает. Врата в Рай уже закрыты. Только избранный народ, помнишь? Только щенки, вскормленные волчицей… О, боги, какая бессмыслица!

Айзек скомкал волосы над висками, лицо приняло плаксивое выражение. Что-то пробормотав, он покачнулся и стремительно вышел из покоев архонта. Ревекка побежала следом. От страха перед безумием и возможным будущим одиночеством у нее подкашивались ноги.

— Почему дулос назвал тебя Святейшим, Айзек? Что произошло?

— На мне символы власти, — ответил Айзек. — Я прошел посвящение и получил новый завет. Теперь я верховный жрец Амвелеха, Святейший… Метатрон, говорящий с Господином, — он еще сильнее втянул голову и передернул плечами, так и не обернувшись. — Каждый получил то, о чем мечтал, Ревекка. Новый Эдем, экстаз, единение с божеством. Бессмертие и растворение в Сети. Нам не о чем беспокоиться.

Зайдя в свою комнату, Айзек обвёл её неузнающим взглядом. Поглядел на пустой разъем Сети, и черты его лица чуть-чуть расслабились.

— Нам не о чем беспокоиться, — повторил он, — Боги снова живы, колодцы наполнятся. Амвелех будет существовать вечно. Это то, о чем мечтал отец. О чем мечтал каждый. Если мы приведем сюда харанцев и других выживших, они восславят меня как патриарха. Ты будешь счастлива. Больше никому не придется жертвовать собой. Не о чем беспокоиться.

— Но, Айзек… — Ревекка шагнула к нему, сжимая дрожащие пальцы в кулаки. — Ты выглядишь так, словно… Словно ты несчастен.

— Я устал, Ревекка. Мне открылось больше, чем я в силах принять. Наверное, я слишком слаб.

Он смотрел перед собой, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, беспокойно взмахнул рукой в каком-то незаконченном жесте, и сказал:

— Мне показалось… Истина богов слишком неприглядна для человека. Бесчеловечна.

В комнате Айзека было тепло, но Ревекка не могла перестать дрожать. Она стояла, не зная куда деть руки. Ей хотелось обнять Айзека, прижаться к нему, разделить тепло и отчаяние, но она боялась, что он снова оттолкнет ее.

— Они злы, Айзек?

— Нет. Они не добры. Им чуждо всё, что имеет ценность и значимость для человека. И свет их истины выжигает глаза. Уж лучше бы они были злы… это человечнее, — он вдруг рассмеялся. — Я говорю глупости. Извини.

Айзек больше ничего не сказал. Он подошел к кушетке и, не раздеваясь, лег, повернувшись к Ревекке спиной — будто отгородившись.

— Прости меня, — сказал он глухо.

Ревекка поняла, что он извиняется не за свои слова, и подошла к кровати. Опустившись перед ней на колени, как только что перед кроватью мертвого архонта, Ривка, чуть помедлив, запустила руку в пыльные волосы Айзека.

— Всё хорошо, — сказала она. Эти слова, как и все уверения Айзека о грядущем счастье, ей показались насквозь фальшивыми.

Свет в комнате смягчился. Айзек лежал неподвижно, затем накрыл руку Ревекки своей, перевернулся на спину и потянул девушку к себе.

Ложась радом с Айзеком, Ривка снова вспомнила колыбельную, которую пела мертвому архонту, еще лежащему где-то там в холодной комнате. Надеясь выбросить ее из головы, она прижалась к Айзеку всем своим существом, желая, как и он, найти в объятиях освобождение.

«Бай-бай да люли, хоть сегодня умри,

Хоть сегодня умри, завтра похороны…»

***

Каждый раз Айзек планировал отъезд и каждый раз откладывал его. Почти во всем он был прежним, поэтому Ревекка не спрашивала его ни о чем. Он с увлечением показывал ей Амвелех, с гордостью рассказывал о назначении тех или иных отсеков, без опасений распоряжался дулосами, которых сторонилась Ревекка, и, казалось, не замечал окружающей их пустоты. Только иногда он замирал с отсутствующим взглядом, на несколько минут будто исчезая из мира. Так было, когда он вдруг нашел сетку из спутанных проводов в кабинете отца. Он сжал ее в кулаке, словно ядовитую змею, но глаза его блестели, губы приоткрылись.

— Айзек?

Парень вздрогнул и, разжав ладонь, взглянул на тонкую паутину проводов с черными иглами на концах.

— Иногда мне кажется, что я могу всё вернуть. Если захочу.

Ревекка смотрела на него молча.

— Может быть, мне стоит выйти в Сеть? Может быть… я увижу их всех живыми, как прежде?

Ревекка бросила на него испуганный взгляд, и Айзек рассмеялся. Он бросил сетку обратно в ящик отцовского стола и захлопнул его.

— Прости, я не хочу быть тебе обузой, — смутилась Ревекка. — Если ты хочешь, я пойду с тобой, если нет, Элизар поможет мне.

Всё ещё улыбаясь, Айзек медленно покачал головой.

— Нет. Это самообман. Я продолжаю цепляться за прошлое. Какая глупость, — он оглядел отцовскую коллекцию древностей, тряхнул головой и посмотрел на двух сопровождавших их дулосов. — Нужно похоронить верховного жреца. Элизар, и ты…

— К-2834, Святейший, — услужливо подсказал второй робот, которого взяли в помощь отключенному от Системы Элизару.

Айзек задумался на несколько минут, затем с неуместным задором взглянул на Ревекку.

— Отмена, — сказал он дулосам, не сводя взгляда с Ревекки. — Знаешь, что я подумал?

— Что? — спросила Ривка, снова чувствуя себя вовлеченной в какую-то неизвестную ей неприятную игру.

— Что лучше оставить его там. Мы просто будем делать вид, что он спит.

— Это неправильно, Айзек, — без энтузиазма ответила Ривка. — Ты должен попрощаться.

— Зачем? — он прокрутил жреческую пирамидку на груди. — Он ведь не умер. Теперь и он с Господином… Или нет? Или живые Ему предпочтительнее мертвых? Разве Он не должен был победить смерть?

— Перестань, — с мукой в голосе сказала Ревекка, отвернулась и шагнула к двери. Она коснулась пальцами гладкого косяка цвета глины. — Прекрати изводить себя.

— Ты думаешь я богохульствую?

— Мне всё равно, Айзек. Я люблю тебя.

— Нет, скажи, разве боги не должны победить смерть? Миллиарды умерших за Него, где они? Вот о чем я думаю в последнее время.

— Не мучай себя, Айзек, — Ревекка обернулась. Последние дни, несмотря на покой и отсутствие угрозы, что-то давило ей на грудь, не давая дышать. И в такие моменты это давление становилось почти невыносимым. Глядя на жреческие регалии на груди Айзека, она не могла не думать, об их тяжести. — Выброси это из головы и живи дальше.

— Ты права, — кивнул Айзек с уже знакомой злой улыбкой. Подошел к Ревекке и обнял ее плечи, увлекая прочь. — Лучше поедим. Будем жить, не задумываясь о мёртвых.

Рука Айзека сползла на её талию, Ревекка вдруг ощутила неприязнь, почти отвращение к его прикосновениям и испугалась.

— Давай уедем, Айзек, — прошептала она, прислоняясь к плечу Айзека. — Пока он не свел нас с ума.

Айзек молчал, сгребая ткань хитона на талии Ревекки в кулак. Улыбка исчезла.

— Завтра, — наконец ответил он, с трудом расслабляя пальцы. — Больше я не отступлю.

Комментарий к Глава двадцать седьмая. Теодицея

Теодицея — с др. греч. оправдание бога, т.е. оправдание существования зла в мире, сотворенном благим и всемогущим творцом.