Страница 51 из 65
Вскочив на ноги, она прошлась по кабинету, стараясь не смотреть в ту сторону, где стояло кресло. Ей даже пришла в голову мысль отвернуть его к стене, но она отбросила эту абсурдную мысль.
— А ты? Ты, чего смотришь?! — неожиданно для себя самой она накинулась на замершего в коридоре перед открытой дверью дулоса.
— Господин не велел его беспокоить, я не могу войти без прямого приказа, — степенно отозвался Элизар.
— Надо же какие мы щепетильные! — продолжала яриться Ревекка, по своему обыкновению пряча страх за гневом. Она ткнула в него пальцем. — Ты не тот, за кого себя выдаешь, железный чурбан! Что случилось с архонтом? Куда делся Аарон? Говори! Говори, противная железяка!
Она услышала за спиной смешок, и резко обернулась на Айзека.
— Я не знаю, — растерянно мигал дулос. — У меня нет информации. Если позволите, я подключусь к Системе. Возможно, там есть недостающие данные.
Ривка посмотрела на Айзека, и тот кивнул. Когда Элизар удалился, она остановилась посреди кабинета и, уперев руки в бока, как это делали харанские женщины, принялась сосредоточено кусать губы.
Наконец Айзек встал и наклонился к автоматическому креслу. На его лицо снова легла серая тень. Заметив это, Ревекка чуть успокоилась. Лучше скорбь, чем ненатуральное спокойствие. Айзек протянул к отцу руку, на мгновение замер, но потом всё же заставил себя коснуться его восковой кожи и подтолкнуть голову, чтобы она упала на грудь. Он нащупал на шее отца толстую цепочку и обеими руками, онемевшими до покалывания пальцами, снял её с трупа. Висевшая на цепи золотистая, с черными царапинами и вмятинами, пирамида повернулась несколько раз вокруг своей оси и остановилась. Айзек надел её на шею поверх своего кулона.
— Мы сделаем то, чего он хотел, — сказал он, повернувшись к Ревекке. Он был смертельно бледен, но говорил решительно. — Соберем народное собрание и расскажем обо всем. Прямо сейчас. Я хочу, чтобы действия Исмэла обрели законную силу. Сила закона — это сила Господина. Возможно, я слишком глуп и наивен, но мне хочется, чтобы и Господин подтвердил его правоту. Тогда у всех нас появится шанс.
Ревекка с готовностью кивнула.
***
Аарон сидел на кровати в комнате, подготовленной для него Элизаром. Провёл правой ладонью по лицу от подбородка ко лбу, задержался и повёл дальше по безволосой голове к темени и затылку. Затем потер шею и наконец улегся на спину, уставившись в потолок. Амвелех показался ему игрушечным. Он знал, какую мощь он скрывает изнутри, но «снаружи» — в представлении живущих здесь людей — благословенный город был фальшивкой. Это странное ощущение преследовало его с тех пор, как он покинул триеру. Несмотря на всю сложность ситуации, на прямую угрозу их жизни, Аарон ни секунды не верил, что умрет. Часть его сознания даже находила предстоящую казнь забавной игрой. Его и раньше посещали такие чувства, но ещё никогда ощущение ирреальности не было таким сильным. Аарон не знал, но предугадывал действия жреца, его сыновей и гоплитов. Он предчувствовал всё, что случилось после. Это был тот зов судьбы, о котором он говорил Айзеку в святилище Хар-аМориа, но теперь это был не просто зов — это был вопль, сопротивляться которому не представлялось возможным.
Он сел на кровати за секунду до того, как по комнате прокатилась приятная мелодия вызова. Развернувшаяся перед дверью голограмма показывала старика и ребенка. Сухой, сгорбленный старик смотрел прямо на Аарона, его искаженная техникой голова казалась непропорционально большой, вытянутой, грушевидно расширяющейся кверху. Кроме ожидания его лицо, ничего не выражало. Девочка, которую старик держал за руку выглядела отрешенно, но когда она подняла голову и взглянула в камеру, сердце Аарона дернулось. Он снова беспокойно провел ладонями по голове. Та самая часть, которая наблюдала за его жизнью со стороны, ликовала. Другая часть, которую он до недавнего времени считал собой, была в смятении. Она будто ускользала. Аарон закрыл глаза. Накрывшая его паника, касалась только придуманной им личности, но у него не было никаких причин, чтобы не поддаться ей — он исчезал вместе с ней.
— Адам, брат мой. Ты здесь.
Аарон открыл глаза и посмотрел на голограмму. Девочка с длинным косами и пустыми черными глазами тянула к камере руку. Рука была неестественно длинной по сравнению с остальным телом и в тоже время короткой и широкой из-за искажений перспективы. Рука замерла в миллиметре от камеры. Аарон знал, что девочка пытается коснуться не камеры, а его лица. Ему самому этого хотелось. Течение мыслей изменилось, и он ощутил прохладу её пальцев. Через секунду они проникли сквозь кожу в щеку и гладили её изнутри. Ладонь девочки тонула в его лице, как в прохладной воде, налитой в миску, пальцы лениво копошились в черепной коробке. Рука растягивалась, погружаясь в лицо Аарона до локтя, до плеча, и он не сопротивлялся этому — они должны были стать одним.
Он встал с кровати и отворил дверь. Отпустив руку старика, девочка потянулась к нему. Аарон приподнял её, и она обхватила его ногами и руками, прижавшись щекой к его плечу, как настоящий ребенок. Это была кукла, дулос, Аарон понял это сразу, как только ощутил холод её фальшивого мягкого тела.
— Что ты такое? — спросил он.
— Я — часть тебя. Твоя Ева. Следуй за ним, любовь моя.
Старик, глядевший на них исподлобья со странной улыбкой в одну половину лица, склонился вперед в негибком старческом поклоне. Затем заложил руки за спину, повернулся и пошёл по коридору.
— Нас разлучили. Меня отдали Ликократу, я стала волчицей в его лупанарии, — ответила Ева, прижимаясь к Аарону всем своим маленьким ненастоящим телом. Низкий и глубокий голос усиливал ощущение нереальности происходящего. — Мы уже встречались, но ты не узнал меня. Тогда и я не знала, кто я. Кто мы. Человеческое сознание противоречиво: пытаясь объяснить себе самое себя, оно запутывается, создает иллюзии, которые называет душой, закрывает ею от себя правду.
— Правду?
Девочка рассмеялась. Она выпрямилась в его руках, сжала голову Аарона обеими руками и повернула её к себе. Блеск кольца в его ухе отразился в её глазах. Аарон почувствовал прикосновение горячего языка. Это было похоже на ласку. По телу пробежала волна дрожи и возбуждения, Аарон замешкался, борясь с противоречивым желанием сжать её до хруста хрупкого, ненастоящего корпуса или позволить ей закончить. Через секунду он понял, что это нечто другое, но было поздно. Как в галлюцинации несколькими минутами раньше, её язык проник глубже, чем это было возможно в реальности. Он чувствовал его горячую склизкость глубоко внутри, им наполнилась вся правая часть его черепа. Шедший впереди старик остановился и повернулся, ожидая замешкавшихся спутников. Аарон пошёл вперёд.
Смутные, но очень яркие образы заполнили его сознание. То, что показалось ему языком девочки-робота, стало потоком черного жидкого света, который хлынул в него через ушную раковину, и стал заполнять как пустой пифос. Тело набухало, кожа под комбинезоном растягивалась. Шаги отяжелели и прекратились. Старик повернулся к нему снова. Он глядел с любопытством. Аарон увидел его словно высвеченным столпом света в конце абсолютно темного коридора. Он был выткан из грубых ментальных волокон, каждое из которых казалось единственным. Цвета и пространственные соотношения разложились на составляющие: они следовали друг за другом, соединялись и распадались, являя старика со всех сторон сразу, показывая одновременно и внутренность, и наружу. Стоило отвлечься, за ними бесконечной чередой — внезапно вспыхивая и затемняясь — следовали кусочки информации, объединенные чуждым Аарону аффектом — смесью гадливости и нежности. Ева по-своему любила его.
— Набожен ли ты, илот Аарон? — спросил старик громко и засмеялся неприятным скрипучим смехом.
Аарон смотрел на него, не мигая, и Терапевт оборвал смех. Глазные яблоки илота утопали в блестящей черноте, как у жреца, принявшего кикеон. Мгновение спустя Терапевт понял, что эта чернота иная — она напоминала огромные бездонные зрачки во всю ширину глаза. Это не был взгляд наркомана, каких он повидал на своем веку тысячи, в глубине блестящих зрачков илота скрывалось нечто, более не являющееся человеком. Отключенный дулос висел в его руках, словно труп ребенка.