Страница 50 из 65
Отпустив Ревекку, Айзек повернулся к двери.
— Что же мы будем делать? — спросила девушка, заглядывая через его плечо на сверкающую в воздухе панель, которая появилась из ниоткуда в ответ на взмах руки.
— Хотел бы я знать, Ривка.
Элизар стоял на своем привычном месте рядом с разъёмом Системы. Он засиял при появлении Айзека и Ревекки и двинулся к ним.
— Добрый вечер, молодой господин и госпожа Ревекка.
— Не сейчас, Элизар, — отмахнулся Айзек, направляясь в кабинет отца, но пройдя несколько шагов остановился. — Хотя… — он обернулся, — Как ты сделал это, Элизар?
— Сделал что, мой господин? — недоуменно мигнул дулос.
— Заслонил Аарона, убил Терраха. Эгемон приказал тебе отключиться. И ты сделал это… или нет? Как ты смог ослушаться его приказа?
Дулос продолжал мигать. Айзек почти физически ощущал процессы, протекающие в его металлической голове.
— Я был отключен с момента приказа эгемона Терраха и до подключения к Системе. В моей памяти нет никаких сведений о совершенных действиях в этот период. Прикажете отправить отчет о неисправности в «Генезис Inc», господин?
— В «Генезис»? — переспросил Айзек. — О, нет, не нужно. Проводи Ревекку в мою комнату.
Отец был там, где Айзек ожидал его найти — в кабинете среди своих коллекционных древностей. Он сидел в своем кресле и, кажется, дремал.
— Где Аарон?
Абрахам открыл глаза.
— Отдыхает. Дулос приготовил ему пустующее помещение в нашей секции. Там же может разместиться девушка.
— Ее зовут Ревекка, и в этом нет нужды, — сказал Айзек резко, чувствуя как в нем снова поднимается волна недовольства. Он не мог говорить с отцом спокойно.
Абрахам снова прикрыл глаза, показывая, что не желает спорить. Айзек замялся. Ему хотелось бросить обвинения Исмэла ему в лицо. Он испытывал жгучую обиду — из-за брата, из-за себя и всего Амвелеха, но сдержался, зная, что этот спор ни к чему не приведет. Он не мог предупредить его о планах Исмэла, не мог прямо спросить о Театре и Аароне, опасаясь тем самым подставить их под удар. Айзек смотрел на своего дряхлого отца, на его курчавую, почти прозрачную бороду, раскиданную по вздымающейся груди, на костлявую ладонь, прикрывающую веки, и будто упирался в глухую стену.
— Завтра мы соберем на Агоре народное собрание, как в древние времена, — сказал Абрахам, отнимая руку. — А теперь нам всем нужно отдохнуть и привести свои мысли и чувства в порядок. Ты всё ещё послушник, Айзек.
— Завтра может быть поздно! — в сердцах воскликнул Айзек и пожалел об этом.
Абрахам открыл глаза и посмотрел на него так, что Айзеку стало не по себе — пристально, но в то же время будто не видя. Верхняя губа старика дрогнула и приподнялась, обнажая пожелтевшие от старости зубы. Абрахам словно испытывал боль.
— Оставь меня, Айзек, — сказал он. — Всё в руках Господина. Уходи.
Осенив Айзека неловким благословляющим жестом, даже не поменяв своего положения в кресле, он глухо повторил:
— Уходи!
Ворвавшись в свою комнату, Айзек некоторое время носился по ней, как запертый в клетке зверь. Не отвечая на обеспокоенные вопросы Ревекки, он вдруг стал что-то искать — сначала глазами, потом принялся переворачивать вещи. Наконец он рухнул на кушетку рядом с Ривкой.
— Что случилось?
— Я не знаю, Ривка. Не понимаю. Всё кажется таким же как всегда, но это не так. Он забрал мою нейросетку, значит, догадывается о планах Исмэла. Я не знаю, чего ждать — и это самое страшное. О боги! Что если он что-то задумал? Я не знаю, что делать.
— Возможно, ничего, — мягко ответила Ревекка.
— Возможно, ничего, — согласился Айзек. — Он сказал, что завтра созовет народное собрание, но Исмэл будет действовать уже сегодня. Может быть, уже сейчас. И я не знаю, правильно ли он поступает. Может статься, что завтра некого будет созывать… Что мне делать, Ривка? И Аарон, что будет с ним? Я сам привёл его в Амвелех.
— Ты ни в чем не виноват, Айзек.
Взяв Ревекку за руку, он встал с кушетки.
— Пойдем к Аарону, а потом…
Айзек не договорил. Плечи вздернулись вверх и медленно опустились. Он не знал, что будет потом.
В приготовленном Элизаром помещении Аарона не оказалось. На капсульной кровати осталась вмятина от человеческого тела, но всё остальное осталось нетронутым. Первому архонту принадлежала вся секция, для верности Айзек проверил каждую пустующую комнату, заставил Элизара открыть все запертые двери, хотя чувствовал, что это безнадёжно. С возрастающим отчаянием он тщательно осматривал пустые, стерильно чистые комнаты, не выпуская руки Ривки. Ему казалось, что стоит отвернуться, и она исчезнет, как Аарон.
— Где он может быть? — Айзека переполняли дурные предчувствия, но из-за Ревекки он старался вести себя, как мог, спокойно.
Они вернулись к кабинету Абрахама. Бесшумно отворив дверь, Айзек шагнул внутрь, жестом велев Ревекке остаться снаружи вместе с Элизаром. Отец сидел в своем автоматическом кресле, в том же месте, что и полчаса назад. Казалось, он спал, но увидев его, Айзек почувствовал неладное. Голова отца свесилась набок, из открытого рта тянулась длинная нить слюны, тонкие руки лежали на иссохших коленях. Несколько шагов до кресла дались Айзеку с трудом. Когда он приблизился к креслу вплотную, он застыл, потом медленно опустился на колени. Абрахам, первый архонт и верховный жрец Амвелеха, был мёртв.
========== Глава двадцать третья. Анабасис ==========
Стоя на коленях перед автоматическим креслом, Айзек смотрел на труп отца. Ему больше не было страшно — то, чего он испугался в первое мгновение стало правдой, которая, однако, оказалась больше, чем он был в состоянии в себя вместить. Когда рука Ревекки опустилась на его плечо, Айзек вздрогнул, сфокусировал взгляд на мертвеце и отпрянул. Ривка что-то говорила, но Айзек её не слышал. Комкая волосы на висках, он думал о том, как странно человек воспринимает смерть. Он был уже не тем изнеженным мальчишкой, который покинул Амвелех. Ему казалось, что он понял её, ведь он видел все её проявления — в дряхлеющей немощной старости, в болезни и непосильном труде, в насилии и неоправданной жестокости. Он чувствовал её замирающее дыхание на собственных губах, но всё было напрасно. Раз за разом он вписывал смерть в свой мир, заставлял себя думать, что она придет неизбежно, необратимо, но молодость, жажда жизни и любовь смывали эти искусно выстроенные плотины. Он понимал смерть умом, но не мог поверить в неё сердцем. И в то же время труп отца был таким простым и очевидным фактом, что Айзеку хотелось рассмеяться, растормошить его, пусть он даже упадет на пол — ведь тот, кого он боялся, любил, боготворил, ненавидел, исчез, а то, что осталось, было обычной вещью, наравне с автоматическим креслом и другими предметами обстановки, и потому не должно было вызывать в нём никаких чувств.
— Он убит? Айзек, ты меня слышишь? — в голосе Ревекки отчетливо слышался страх. Она присела на корточки напротив Айзека, сложив сжатые кулаки на коленях. Глаза были большими как блюдца, губы дрожали.
— Убит? Кем? — отозвался Айзек, ему это не приходило в голову. Но даже подумав об этом и повторив её вопрос вслух, Айзек не ощутил, что это действительно нечто важное. Его больше занимало странное звучание собственного голоса и омертвение, которое он чувствовал во всём теле. В порыве жалости он погладил Ривку по волосам. — Кому это было нужно, Ривка? Исмэлу? Зачем?
— Я не знаю, — ответила девушка растерянно.
— Может быть, ты права, — согласился Айзек покорно, продолжая сидеть, обхватив руками колени.
Ревекка не знала, что ещё сказать. Она отвела взгляд и порывисто вздохнула. Айзек вёл себя странно. Она ждала слёз, гнева, ужаса, скорби, наконец, продолжения этих загнанных кружений и метаний по белым комнатам Благословенного города, но вместо этого он сидел и смотрел на нее, отстраненно улыбаясь и не замечая этого.
— Я не дам тебя в обиду. Не бойся.
— Я не боюсь, — досадливо ответила она, отвернувшись. — Я ничего не боюсь.