Последние дни Амвелеха

Кедар повернулся, зашевелил голубоватыми лапками, растущими из позвоночника его аватара. Исмэл не сразу сообразил, что эти отростки, которые он принял за лапки и усики насекомого, на самом деле нервы — длинные чувствительные нервные волокна, идущие от спинного мозга Кедара, которыми он изменяет реальность вокруг себя. Один из отростков вытянулся, и из потолка провисла большая капля, похожая на кокон из жидкой человеческой кожи. Именно в таком виде Кедар представлял себе голос Руфи. Исмэл предпочел её личное присутствие творчеству Кедара, но выбирать не приходилось. Капля открыла рот и заговорила:

— Я не оспариваю твое решение, но это… — она не могла подобрать слова, — слишком в духе архонтов. Изначально речь шла только о том, что уйти должны вирты, то есть те, кто предпочел Сеть реальности и телу.

— Руфь, ты была стратегом, ты жалеешь, что ты с нами? — спросил Исмэл и, заметив, как поджались губы капли, усмехнулся. Это было фантазией Кедра, Руфь никогда не делала ничего подобного. Зато спорить она любила, как никто другой. Обычно Исмэл видел в этом пользу для дела, но сегодня это его раздражало.

— Нет, я там, где я должна быть, Исмэл, — растерявшись, ответила Руфь. — И я пойду за тобой до конца, но дело не во мне. Дело в тех, кого ты хочешь сделать виртами против воли.

— Ты с нами не только по своей воле. Ты с нами, потому что была нам нужна. Вероятно, ты была готова к бунту и до нашей встречи, но также, я уверен, на твое решение повлияла новая конфигурация ЭА и усиление картезианского разлома. Я сам поспособствовал тому, чтобы ты перестала колебаться и предала их, а не нас.

Кедар разглядывал стену. Только одна пара глаз смотрела на Исмэла, не отрываясь. Капля застыла немым укором. Исмэл пожалел о том, что сказал, но отступать было поздно. Теперь Руфь наверняка вспомнит момент, когда он предложил попробовать ЭА впервые — и это был момент их наибольшей близости.

— Ты мне не доверял? — наконец спросила она.

— Ты — стратег, Руфь. Я избавил тебя от сомнений, вот и всё, — он ощутил разлившуюся в воздухе неловкость и поэтому заговорил с большим энтузиазмом: — Более глубокое погружение меняет сознание. Они просто станут виртами, только и всего. «Ризома» больше не повторится. Мы не будем вводить им вирус в физическом мире, мы преобразуем Сеть, а вместе с ней всех, кто живет в ней, обманывая себя, что существует другая, более важная, «подлинная» реальность. Они уже в Сети, Руфь, следовательно сделали свой выбор. Так же как и мы. Но отчасти, ты права. Это только часть плана. Нам нужно привлечь как можно больше людей в Сеть после перезагрузки, тогда народ Амвелеха снова станет единым.

Исмэл смахнул ладонью несуществующую пыль и посмотрел на Кедара. Тот увлеченно грыз ноготь на большом пальце.

— Идет война, мы не можем позволить себе великодушие по отношению к врагам. Выбор — так ли это важно? Если ты веришь в то, за что бы боремся… Если вы все, Кедар, Джонас, Калеб, Ханна, Варак, Руфь, Джелайя, действительно верите в то будущее, которое мы выбрали для себя, то оно будет лучшим выбором для каждого в Амвелехе, иначе наша борьба ничего не стоит.

Исмэл ждал возражений, которые, как ему казалось, напрашивались сами собой, но они не последовали. Нервы-лапки Кедра еле заметно колыхались, будто впитывая информацию из воздуха. Количество глаз снова стало обычным. Глянув на Исмэла, Кедар вытянул ноги, словно желая их размять после неудобной позы, но словно зацепился за пол и вдруг оказался рядом.

— Я в деле, — Кедар, который всегда казался самым угрюмым виртом из всех, с кем Исмэлу доводилось иметь дело, улыбался, как спятивший персонаж психоделической игры. Кедар протянул сжатую в кулак руку. — Покажем этим ублюдкам, что значит быть нами.

Исмэл кивнул и стукнул протянутый кулак. Капля ожила шестью ртами, в которых узнавались черты знакомых аватаров.

— Будущее за нами, Исмэл, — последней сказала Руфь. — Как бы там ни было, я с тобой до конца.

Исмэл ощутил укол совести. Придется поговорить с ней позже. Он повернулся к Кедару.

— Предупреди остальных и начинайте подготовку CsO.

— Ты сказал, что это только часть плана, — напомнил один из ртов кокона.

— Да. Это будет вашей задачей, Джотан: необходимо ослабить их защиту, — он подумал несколько секунд, — и привлечь внимание. Возможно, какое-нибудь яркое, в меру абсурдное новостное сообщение. Кедар, дай отмашку птенцам вылетать из гнёзд. Как договаривались. Больше никаких промедлений.

Кедар расцвел своей безумной улыбкой, но Исмэл видел, что тот нервничает. Они слишком долго тянули.

— Отлично. Я думал, ожидание меня доконает.

— Будьте осторожны. Все данные Калебу в срочном порядке, — Исмэл встал и отдал честь, следуя этикету игры, которая их всех когда-то сплотила. Кедар вытянулся в струнку и поднес согнутую руку к голове, его аватар изменился в одну секунду. — Выполняй, лейтенант.

В своем профиле Исмэл не задержался, у него оставалось еще одно важное дело.

— Терапевт желает со мной поговорить, — сказал он, вернувшись в коридор Реального города, где его ждали члены «боевой ячейки». — Возможно, я узнаю от него что-то интересное.

— Театр? — спросила Руфь и, когда Исмэл кивнул, добавила: — Это может быть ловушка.

— Ты отправишься туда физически? Один? — спросил Калеб, отталкиваясь от стены и выходя на середину коридора.

— Да. Если это ловушка, вы приступите к первой фазе «Симулякра» без меня. Руфь станет вашим стратегом, у нее есть опыт, — ответил Исмэл и бросил на Руфь быстрый сожалеющий взгляд. — Но я не думаю, что Терапевту выгодна моя смерть. Готовьтесь к запуску CsO. Когда я вернусь у нас будет больше информации, но пока действуйте без расчета на нее. За нами будущее.

Подняв руку с раскрытой ладонью в знак прощания, он повернулся и пошел вдоль коридора к лифту.

— Будущее за нами, — тихо сказала Ханна за его спиной.

Напряжение в фигурах товарищей выдавало их опасения. Они считали встречу с Терапевтом ошибкой, но Исмэл не собирался спрашивать их мнение. Он не обманывал себя. Он знал, что Театр стал его навязчивой идеей, и именно поэтому решил отказаться от него как приоритетной цели проекта. Но просто забыть о нем, Исмэл не мог — слишком много тайн в себе скрывал Театр, слишком велика была жертва жрецов, слишком недостижимым он казался. Утаивание правды кучкой посвященных образовывало в душе вакуум, который требовал заполнения. Из-за недостатка фактов подключалось воображение — и мифы уже не казались такими абсурдными. Исмэл чувствовал, что поддается, что вот-вот поверит в гипертрофированный страх жрецов перед Театром и в то, что Театр — это нечто большее, чем компьютеризированная система жизнеобеспечения. И тем сильнее ему хотелось увидеть его своими глазами — чтобы развенчать сакрализованную бессмыслицу и освободиться, наконец, от беспочвенных подозрений.

В сообщении Терапевта был указан только код этажа и номер секции — Ψ-672. Предпоследний уровень Амвелеха, под искусственными полями и фабриками, в непосредственной близости с канализацией и кладбищем уровня Ω. Заводы и клинические лаборатории кибер-биологов располагались куда выше. Исмэлу пришлось поплутать между служебных лифтов, прежде чем он смог достичь нужного этажа и секции. Когда он вышел из лифта, в коридоре его уже ждали. Это были дулосы-андроиды — две одинаковые девочки лет четырнадцати-пятнадцати с длинными косами. Одного взгляда на них хватило, чтобы понять, что Терапевт создал их лично для себя. Лица были максимально приближены к человеческим, только абсолютная бесстрастность и неподвижность выдавали их принадлежность к машинам. Хотя они были довольно миловидными — не холодной недостижимой красотой, которая ценилась среди амвелехцев и тем более киберов и технофагов, а вполне человечным очарованием юности — Исмэлу было неприятно на них смотреть. Короткие платьица слишком сильно подчеркивали механические сочленения на плечах и коленях. При кропотливой отделке головы, волос и туловища, которые казались совсем настоящими, руки и ноги девочек-дулосов были сделаны нарочито грубо, словно выставляли напоказ металлические кости и переплетение проводов. Казалось, что Терапевт похваляется своим нездоровым фетишем. Но не это отталкивало Исмэла больше всего — в лицах дулосов отчетливо угадывались черты чистокровных илоток. Вряд ли это было намеренным оскорблением, но Исмэл не мог не заподозрить провокацию. Тема илотов была предана забвению так основательно, что даже среди виртов он был едва ли не единственным, кто помнил о существовании этого народа. Илотами в Амвелехе называли трусов и неудачников, тех, кто был вечным предметом для насмешек — поэтому даже полукровки, еще помнившие своих илотских матерей, открестились от такого наследства и памяти. Для Исмэла его илотская кровь стала неиссякаемым источником злобы, из которого он черпал силу и решимость, необходимые, чтобы выступить против привычной лжи, поэтому любые намёки на свое происхождение и изгнанную с позором мать, он воспринимал, как брошенный ему лично вызов.