Последние дни Амвелеха

— Я Айзек из Амвелеха, — сказал он громко и поклонился. — Аарон, которого мы встретили в пустыне, пригласил нас. Он скоро будет здесь, вместе с моим отцом архонтом Абрахамом.

В толпе зашептались. Вдруг люди расступились, пропуская вперед старую женщину. Айзек удивился, он думал, что его встретит жрец или другой мужчина — старейшина или вождь Харана. Судя по жалостливым взглядам других, эта женщина не являлась ни тем, ни другим. Она выглядела ещё хуже остальных. Волосы не были убраны под платок, а свисали грязными паклями. Губы на морщинистом лице дергались, словно пытались раздвинуться в улыбке, глаза оставались пустыми, как дыры гробниц.

— Мальчик! — сказала она, протягивая к нему руки. Старуха подошла к Айзеку вплотную, он отступил, но она нашла его руку и вложила в нее какой-то предмет. — Возьми это, мальчик, и отдай моему Саулу… Он не может без неё заснуть.

Сжав пальцы Айзека обеими руками, она поклонилась и побрела прочь, что-то бормоча себе под нос. Когда старуха отошла, Айзек разжал ладонь. В ней была примитивная фигурка животного, выструганная из дерева. Приняв её за какой-то религиозный символ, Айзек вгляделся внимательнее и вдруг понял. Это был не религиозный символ, это была обычная детская игрушка.

Комментарий к Глава десятая. Плач Рахили

Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет (Мф. 2:18)

========== Глава одиннадцатая. Ревекка ==========

Айзек топтался на месте, сжимая в руках игрушку, не зная, что делать дальше. Измученные, изможденные люди, среди которых почти не было мужчин, только женщины, старики и дети, толпились в отдалении и переговаривались между собой. Словно оценивали. Айзек попытался напустить на себя важность, чтобы напомнить этим дикарям, кто он такой, но убогая игрушка в руке мешала. Грубость выделки, отполированные чьими-то пальцами — детскими пальцами — бока, покусанные, измусоленные уши деревянного зверя внушали Айзеку беспокойство. «Почему? Почему я?» — подумал он, сам не понимая, у кого и что именно спрашивает. Ему казалось несправедливым всё то, что происходило с ним в последние дни, казалось, что кто-то требует от него каких-то решений и действий, но он не знал каких. К нему подошли женщины. Большими, сильными, неженскими руками они подняли пифосы, поставили их на плечо и понесли их куда-то через толпу. Они не сказали ему ни слова. Айзек подумал, что и Ревекка скоро станет такой — грубой и уродливой, совсем как эти женщины.

Айзек обернулся и посмотрел вниз. Отец стоял на первой ступеньке лестницы, согнувшись и тяжело дыша. Его борода касалась рук, сложенных на рукояти трости. Казалось, он хочет упереться о них лбом. Айзек беспокойно переступил с ноги на ногу, решая пойти вниз, чтобы помочь отцу, или оставаться на месте и ждать. Страх перед увяданием и старостью заставил его вспомнить о «картезианском разломе». Айзек впервые видел их так отчетливо, в грубой, ничем неприкрытой наготе. В Амвелехе признаки старости казались не более, чем особенностями внешности, атрибутами жреческой мудрости, как священная пирамида на груди. Люди избегали старости и болезни посредством операций и киберпротезирования. Его шестидесятилетняя мать выглядела молодой и здоровой. Никогда Айзек не видел даже усталости на ее лице. Отец, верховный жрец Амвелеха, возможно, был единственным, кто хранил свое естество в его природной первозданности, позволял времени иссушать тело, не вмешиваясь в естественных ход событий, но стерильная среда Амвелеха облегчала ему задачу. Теперь же его старость стала тем, чем являлась на самом деле — тлением, началом разложения тела. Айзек начал медленно спускаться по ступеням.

— Вода есть глубоко внутри, есть ручей и озерцо внутри пещер, — донесся до него ответ Аарона на вопрос, который он не слышал. Илот стоял позади архонта и спокойно ждал, пока старик отдохнет. В отличие от Айзека, его не пугала человеческая природа. — По другую сторону этой горы — равнина и устье большой реки, там есть поля и животные, но всё это владения Ликократа. Люди Харана работают там за продовольствие. Мужчины промышляют добычей аргона-хюлэ.

Абрахам поднял голову и посмотрел на илота. Сердце Айзека ёкнуло, он остановился.

— Ты говоришь мне об этом без опаски? Я первый архонт. Грабя Амвелех, ты грабишь меня, — в словах Абрахама не было угрозы, только усталость.

— Потому что ты знаешь это. Знал это с самого начала, но всё же помог мне, — ответил илот. Архонт несколько секунд смотрел на него, потом кивнул и снова уронил голову на сложенные на трости руки.

— Но это не единственная причина, почему ты не страшишься наказания, не так ли? — сказал он глухо.

— Нет. Но и другую причину ты знаешь, архонт, иначе бы не спрашивал.

— Скажи мне, илот Аарон.

Абрахам выглядел древним, совсем дряхлым стариком. Он скрючился над своей тростью и дышал со свистящим хрипом. Капюшон и затянутые защитной тканью сухие плечи поднимались и опускались в такт его дыханию. Аарон, отвернувшись от старика, смотрел на простирающиеся вокруг скалистые, безжизненные горы, за которыми была только пустыня и больше ничего.

— Твои колодцы пустеют, архонт, — сказал илот, снова поворачиваясь к Абрахаму. — Это ты хотел услышать?

Отец молчал. Айзек протянул руку, но он был слишком далеко, чтобы дотянуться до его дрожащего плеча.

— Ум, Сердце и Утроба… — седая борода колыхнулась. — От Незаходящего ничто не скроется.

Айзек спустился еще на несколько ступеней и тронул отца за плечо, предлагая ему о себя опереться. В памяти всплыли апокалиптичные пророчества призрака станции, и всё сошлось в одно: это действительно конец, последние дни Амвелеха. Однако вместо страха Айзек ощутил странное, ледяное спокойствие. Он обнял отца за плечи, только сейчас заметив, что стал выше и сильнее его. Архонты и жрецы скрывали не существование илотов, понял он, они скрывали отсутствие выхода и неизбежность конца. Споры о линии развития были не более чем отвлекающим маневром — без аргона-хюлэ обе стратегии обречены. Ничто не имело больше значения. Жизнь вне стен города, без аргона-хюлэ, без Сети и технологий, уже не казалась ему выходом. Наоборот, для амвелехцев это и был тот ад, который описывают древние книги.

— Спасибо, мой мальчик, — сказал Абрахам, взглянув на него. — Еще несколько секунд, и мы снова сможем начать подъем.

Айзек молча кивнул. Заметив, что всё ещё держит в руке игрушку, он протянул её Аарону.

— Что это?

— Не знаю. Я думаю, это детская игрушка. Её дала мне старая женщина, когда я поднялся.

Айзек пересказал произошедшее с ним, и Аарон помрачнел. Не дожидаясь, когда архонт отдохнет, он пошел вверх по ступеням. Абрахам кивнул сыну и, тяжело дыша, стал подниматься следом.

На уступе никого уже не было. Илоты скрылись в пещерах. Только немногочисленные дети толпились вокруг дулосов, с любопытством их разглядывая и норовя ткнуть в них палочкой. Особенный интерес вызывал Элизар, который елозил на месте и болтал без умолку, здороваясь с каждым «маленьким господином», вызывая у детей бурное веселье и взрывы звонкого смеха. Айзек заметил улыбку на изможденном лице отца, когда тот глядел на них.

— Детский смех, — сказал Абрахам, ни к кому не обращаясь, — вот что не берут во внимание ни «Генезис», ни «Симулякр». О детском смехе позабыли все.

Айзек хотел ответить, но его отвлек подошедший к ним Аарон. С ним был высокий, худощавый старик в длинном хитоне с капюшоном, он висел на нем мешком. Айзек заметил, что старик, как и Аарон, абсолютно лыс, а ушах сверкают кольца. В этом странном, перевернутом мире женщины были более неприхотливы в украшениях, чем мужчины.

— Желаю тебе благополучия, жрец-архонт из Закрытого города. Я — Фарух, пастырь этого народа.

Старик поклонился с таким трудом, что Айзеку показалось, что он вот-вот услышит скрип его костей. Он накренился вперед как сухое дерево, казалось, что он вот-вот рухнет или сломается пополам, но тот медленно разогнулся, держась рукой за свой корявый посох. Айзек отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и заметил Ревекку. Девушка глядела прямо на него и делала ему какие-то знаки. Айзек было нахмурился, решив не обращать на нее внимание, чтобы наказать за то, что бросила его одного посреди этих странных людей, но передумал и вопросительно склонил голову набок. Ривка с удвоенной силой принялась жестикулировать, её лицо при этом было таким забавным, что Айзек рассмеялся.