Страница 46 из 55
Для начала Кожемяко оказался хлебосольным хозяином. Поинтересовавшись, не хотят ли гости обеда и удостоверившись четким нет, он угостил всех ароматным чаем с душистым медом и свежим ржаным хлебом. Лично Логинов (адъютант тоже) пил и ел с большим удовольствием.
К чаю Кожемяко потчевал разговором. Просмотрев документы и удостоверившись в званиях и должностях, он рассказывал почти все сведения. Информация капитана Саши подтвердились, да еще от первого лица на стройке. И даже похуже, чем в пересказе адъютанта. Сразу видно – спец по сглаживанию острых углов для командования.
За исключением чая старлей особо не мудрствовал, ожидая более опытных командиров. Что умел – проводил. Что не умел – организовывал предварительно, ожидая, пока ему начальство не пришлет знатоков по охране объектов.
А умел он немало, но как-то все по стороне – умение построить и доблестно проводить батальон в парадном строю, разумеется, было нужно, но не к спеху. А вот проводить охрану объекта он не умел, что и правдиво сказал. Так же, как и обезвреживать разведчиков и диверсантов.
Хорошо ему. Как спокойно он рассказал обо всех недостатках. Логинов так не умел, поскольку был на фронте и знал – умей ты не умей, а сделай хорошо, даже отлично. Иначе, враг, переходя в атаку, сам начнет учить, беря платой людские жизни.
Попив чаю с медом и выслушав нехитрую исповедь Логинов понял, что четкое задание Воейкова – не подменять собою местных командиров, а, в лучшем случае, брать на себя роль советчика – ему не удастся. Поскольку таких командиров – опытных, всезнающих – здесь не было.
Капитан Саша тоже очень скоро пришел к такому же нелестному мнению. Закурив на крыльце после вкусного чая ароматный «Казбек» и угостив папироскою Логинова, он сделал негромкий вывод, что дело их швах и розысников наркомата надо высылать сюда архисрочно, пока все совсем не развалилось. А ему – капитану Логинову – надо твердо брать роль не мудрого советчика, а всезнающего командира, временно забыв о раненой ноге.
Логинов и взял. И командира, и советника, и даже контрразведчика и розыскника. А рана как-нибудь претерпит и выдержит. А не выдержит, так есть военный госпиталь, а в нем главный хирург и она по-родственному проведет ему еще одну операцию на многострадальной ноге. А пока надо создавать порядок на объекте.
Экономические задачи он, конечно, не проводил (не хозяйственник!), но вот уже приход и уход работников наладил. Быстро и четко. При помощи военнослужащих батальона НКВД. А то черт знает что образовалось на стройке!
И сразу обнаружились различные люди сверх утвержденного списка. И они почему-то не видели в этом никакого нарушения.
- А как же мой мужик пообедать сможет, - убедительно и зло доказывала следователю, исследовавшему это нарушение, молодая и очень даже хорошенькая женщина, - вы же не кормите на стройке. Утром убежит ни свет, ни заря. А тут я какой-никакой, а обед приварганю. Мяса, конечно, нет, так покрошу вареную картошечку, овощи, да с пайковым хлебом
Этот обед, кстати, лежал на столе следователя – лейтенанта Виктора Васильева. Бедноватый, как у всех тыловых работников – пара кусков черного хлеба, луковица, вареный картофель, немного соли в тряпице. Все свежее, хлеб только слегка почерствел. Видно, что сегодня хлебные карточки отоваривала и часть мужу на обед понесла. Вареные картофель и овощи тоже съедобные.
- Что с ними сделаешь, - говорил довольно-таки молодой следователь, считавший доводы женщины убедительными, - помыкается, конечно, в камере день – два. А потом отпустим. Иначе так все население переарестуем. А работать кому? Не понимают люди, что такое режимный объект.
Логинову же слова женщина казались совсем не убедительными. Нет, сами по себе они были весомы, и слова, и поступки, но не у этой женщины. Ведь это оказалась Надежда Разжуваева. И мужчина у нее был один – немец Фридрих.
Вот где опять встретились. Уехав из райцентра, он уже думал – не встретятся. И без него Воейков со товарищами доведут игру с Надеждой. Но нет, она каким-то лешим тоже оказалась здесь и даже вляпалась со своим немцем. Или как?
Или она ему изменила, или сдала Родину, но, во всяком случае, здороваться с нею не хотелось. С гнильцой женщина. Эх, Надежда! А была еще недавно обычной советской гражданской.
До сих пор она его не видела. Поговорив предварительно со следователем, он довольно легко убедил, что она только играет роль почтенной жены и матери. Нет у ней ни мужа, ни детей, а этот паспорт, выданный в качестве основного документа и теперь лежащий на столе следователя, – поддельный.
В небольшой кабинет следователя он вошел уже в ходе допроса и сел за спину Разжуваевой. Послушал, посмотрел, как она ловко выкручивается. Видимо, научили диверсанты. Но и сама она молодец. А следователь – рохля, баба его обманывает, а он и не чувствует. Пора и ему начинать!
- Раны-то не болят? - ласково спросил он не официально, убрав пока куцый протокол следователя, - а то ведь Маша хотя и не сильно тебя подстрелила, а всяко три огнестрельные раны есть три раны.
На звуки знакомого и такого сейчас не приятного голоса Надежда резко развернулась на табуретке, широко раскрыла глаза на неведомо как появившегося Логинова. Он же на фронте собирался быть!
- Болят еще немного, а так ничего. Хожу кое-как. Обед вот принесла, - хрипло от волнения сказала она. Продолжать не стала. Логинов всяко поймет, что врет. Полюбопытствала: - а ты разве не на фронте?
- Да вот не доеду пока никак, - как бы простодушно покаялся капитан, - все немецких пособников приходится в тылу выискивать.
Он весело, даже по-приятельски посмотрел на нее. Порадовался за нее, сообщил, что вот ее старую подружку Машу Камаеву так ее знакомые, м-гм, так подранили, что ей еще месяца три на больничной кровати лежать и даже не дергаться. Все равно врачи не отпустят. Да и организм сам не позволит.
Разжуваева настолько пришла в ужас, что даже не смогла удержать спокойную физиономию на лице:
- А Маша разве не умерла?
Ее надежда на Логинова и теперь вот Камаеву – двух списанных важных свидетелей ее предательства – не выдержала. Как она обрадовалась смерти Маши. И вот она, оказывается, жива! А Логинов не только здесь, но и еще в числе командиров НКВД, допрашивающих ее. Они, ведь, легко подведут ее под трибунал. А судьи даже не спросят. А если спросят, что она им расскажет – про любовь, про зеленые березовые листочки? Нужны они им! Давай рассказывай, как Родину предала!
В отчаянии он совершила бестолковый проступок, совершенно не продуманный, зато очень ее раскрывающий. Она вдруг рванулась и выбежала из кабинета. Побег оказался настолько неожиданным, что следователь только руками взмахнул. Он-то ее все облагораживал, как советскую гражданку-патриотку, по дурости слегка нарушающей строгие военные законы. А она, паршивка какая, наврала с три короба да бежать отсюда вздумала! Куда?
Оба они даже не сдвинулись с места. Логинов все равно еле ходил со своей раненой ногой, а следователь и не подумал отреагировать. Да и зачем? В коридоре стоят часовые-дневальные, а в ограде масса людей НКВД, специально не готовых, но в любом случае задерживающих любых посторонних. Что они безоружную женщину не схватят?
Подождав беглянку, они даже немного пообщались по поводу будущего допроса. Мудрствовали немного. Женщина молодая, нервная, болевые точки хорошо видны – опасение за свою жизнь, за своего кавалера. Что еще? Напугать арестом родимого отца, рисковавшего жизнью и не догадывающегося, какую подлянку делает его единственная дочь, невозможно. Давно уже погиб. Мать умерла, братьев-сестер с роду не было.