Страница 56 из 67
Луна висела ровно посреди бухты, пуская до берега широкую полосу. Коротко глянув на Георгиса, я открыла дверцу и пошла к берегу, чувствуя на себе его взгляд. На ходу расстегнула пояс, стянула блузку и за ней – бюстгальтер, кидая их на землю. Сзади хлопнула дверь и заскрипела галька под ногами. Не останавливаясь, я расстегнула юбку. Шаги ускорились, и почти у самой воды Георгис резко развернул меня к себе. Он уже успел снять рубашку. Уперевшись лбами друг в друга, мы переплели пальцы рук, тяжело дыша. Точно теперь, когда вокруг никого не было, собирали силы перед последним рывком.
Наши губы слились, языки встретились. Запустив пальцы в волосы Георгиса, я скользнула горошинами сосков по его груди. Он с силой прижался ко мне животом. Секунду назад я думала, что могу целоваться с ним вечно, но предательское дыхание снова сбилось. В ушах бесновалась кровь. Ненадолго оторвавшись от меня, Георгис стянул упаковочное кольцо с коврика, и мягкая подстилка сама развернулась, шлепнув концом по воде. На крупной прибрежной гальке без нее было бы непросто. Хорошо, что Георгис помнил об этом.
Потянув его за руку, я ступила на пружинистую материю. Дальний ее конец уходил в подступившую к берегу лунную дорожку.
Георгис обошел меня. Его тело было сильное, с вьющимися черными волосками. Не удержавшись, провела пальцем по темной полоске от середины груди к животу. Он потянул меня вниз, опустил на спину, развел ноги коленями и лег сверху. Чувствуя его тяжесть и тепло, сходя с ума от желания между бедрами, я обвила его ногами. Обхватив запястья, Георгис завел мне руки за голову. Прелюдии мы оставили на Сан-Пьетро в Риме.
Он вошел в меня сильно. Двигался глубоко и жадно, точно не мог насытиться. Я выгибалась, поднимала лицо к серебряному кругу, задыхалась – он стонал. Я кричала – он покрывал мой рот поцелуями. Мы терлись горячими лбами и щеками. Сознание уходило от меня. Когда в конвульсиях тела сдавило друг с другом, он выпустил мои руки, прижал к себе и с хриплым протяжным стоном закинул голову вверх.
Несколько минут мы лежали переплетясь, чуть подрагивая.
Почувствовав его ладонь на свой щеке, я открыла глаза. Голубые радужки тонкими нитками охватывали расширившиеся зрачки. Я подняла взгляд чуть выше. Небо напоминало дисплей авиадиспетчера. Контуры созвездий мигали яркими точками, некоторые из них двигались. Это самолеты разлетались во все концы света.
Опустив глаза, снова нырнула в родное. Губы у него пересохли, и я мягко поцеловала их. Потом еще, задержавшись на нижней подольше. Мышцы внизу его живота подобрались и затвердели. Взгляд из расслабленного стал острым. Руки сдавили мои виски чуть сильнее, чем минуту назад. Я улыбнулась. Изогнувшись, выскользнула из-под него. Он повернулся так резко, что тут же вспомнился хищник, от лап которого уворачивается дичь.
По лунной дорожке я зашла в море и, обернувшись, поманила его. Йоргос шел медленно, не отрывая от меня глаз. Серебряная вода обжигала кожу. Я медленно отступала, пока сияние не обхватило нас кольцом по пояс.
Он подошел вплотную, положил руки на мои бедра и рывком прижал к себе. Голова закружилась.
– Над тобой нимб, как тогда, у водопада, – проговорил он, глядя на меня сверху вниз.
– Но заниматься любовью мы здесь не будем. Мы поедем туда, где есть твердый пол, – закончил Йоргос с улыбкой.
Засмеявшись, я ударила его кулаком в плечо. Он подхватил меня на руки, и я снова обвила его ногами. Как по команде мы повернули головы к холму с руинами храма Диктинны. Но все молчало. Вода была на удивление спокойна.
Запрокинув ко мне голову, он продекламировал:
– Бакко, тобакко э Вэнэрэ,
Ридукон ль’уомо ин чэнэрэ!
Обняв его за шею, я поразилась:
– Матерь Божья, Йоргос, ты выучил стихи на итальянском?! Ты же их не запоминаешь!
– Я сделал это ради тебя, родная моя.
Однако насмешка в глазах и предательски дрогнувшие губы заставили меня прищуриться и внимательнее взглянуть на него. Не выдержав, он расхохотался:
– Это не стихи, а любимая поговорка Энцо: «Вино, табак и женщины до добра не доведут!»
Смеясь, мы повалились в воду. И, выбравшись на берег, на ходу подбирая разбросанные вещи, устремились к машине, ибо закоченели. К счастью, на этот раз ехать было всего ничего. Взобравшись в гору, джип свернул с грунтовки и остановился у маленького дома.
За предбанником следовала единственная комната. Часть ее была отведена под кухонный уголок с газовой плиткой, часть – под закуток с кроватью. Центральное место занимал не то камин, не то печь.
– Это печь или камин?
– Как тебе сказать… – Георгис тут же присел разжигать внутри жерла огонь из газет и поленьев, лежащих в жестяном ведре. – Сейчас скорее камин, а раньше отец крестного делал здесь гравьеру. Ставил сюда ведро с молоком. За дверью есть полуземлянка-полуподвал, где головки сыра вызревали. Теперь ее используют как холодильник.
Кроме полуземлянки, другого холодильника тут не было. Как и электричества. Я сняла с себя влажную одежду, наспех натянутую на голое тело на пляже, и завернулась в плед, принесенный Йоргосом. Он остался в одних джинсах.
Рядом с камином стоял невысокий столик, заваленный всякой всячиной. Между ним, деревянной подпоркой до потолка и печкой-камином Георгис расстелил одеяло и кинул пару подушек.
Плечам, несмотря на плед, было зябко, и я опустилась на колени перед пылающими поленьями. Скоро тепло поднялось до локтей и охватило меня целиком. Воздух в комнате быстро прогревался, собственно, он и не успел как следует остыть после жаркого дня.