Хранители

– Вы хорошо все это описали. Да, такие мысли меня посещают.

– Знаете что? Давайте завтра сходим к этой... как ее… Лоретти.

– Мне кажется, это не очень хорошая идея.

– Почему?

– Вы понимаете... кого вы можете увидеть, если в словах Энцо и Лоры есть хоть доля правды?

– Понимаю. Но это же не гадание. Мне интересно... Пожалуйста. – Я просительно дотронулась до его рукава.

Поглядев мне в глаза, он едва заметно кивнул.

Назавтра мы стояли в грязном, захламленном дворе. Домик синьоры Лоретти, обшарпанный, с мутноватыми стеклами, находился за Аврелиановыми стенами. Совсем рядом начиналась Аппия Антика – Аппиева дорога, одно из самых красивых мест Рима: вымощенная камнями, бегущая меж кипарисов и пиний, за которыми там и сям встают величественные гробницы, катакомбы и бродят отары белоснежных овец.

Первое, что привлекало внимание в облике самой синьоры Лоретти, – это многочисленные побрякушки: серьги, браслеты, бусы. Голова была повязана цветастым платком с бахромой, по юбке шли обильные оборки. Все это колыхалось и позвякивало. Справившись с головокружением, мы прошли в дом.

Пока Георгис говорил с ней, я огляделась. Внутри было довольно уютно, даже несмотря на массу безделушек и амулетов. Усадив Георгиса на диван, синьора показала мне на дверь в соседнюю комнату. За ней оказалось на удивление мало вещей. Кушетка с подушкой, на которую хозяйка накинула одноразовую простынку, как в поликлиниках. Стены темно-синие, рядом с кушеткой – тумба и лампа на ней. Жестом пригласив располагаться, Лоретти вышла.

Потом она сидела на низком пуфике, держа меня за запястье. Лицо у нее было подвижное – во время речи вокруг рта собирались длинные складки. Только темные глаза оставались непроницаемы. Я не понимала ее слов, но, кажется, этого и не требовалось. Пальцами она сделала схлопывающее движение и закрыла глаза. Я послушно опустила веки, подумав, что, наверное, это гипноз. И через несколько минут словно спала.

***

За ресницами дрожал свет, как бывает, когда в глаза попадает дождь или снег. Картинка приобрела резкость, и я увидела огромный белый корабль с золотой короной на верхней палубе.

– Из Греции припыл, – толкнул меня в бок Иван.

Нам было лет восемь, я помнила этот день. Сейчас мы подеремся из-за монетки. И точно – вот уже мы толкаемся на разогретых плитах ялтинской набережной, одновременно заметив на ней драхму с выгравированным парусником. Померкло все доброе, что в нас было: и вежливость, и сострадание. Сие сокровище ни Ваня не был готов уступить девчонке, ни я – недавно исцелившемуся от свинки другу.

Нашу склоку прекратил человек, гаркнувший:

– А ну цыц!

Был он тощ и сер (в сером костюме то есть). С белесыми рыбьими глазами. Неприятный тип.

– Вытри нос, – скомандовал он Ивану, которому я пару минут назад заехала по физиономии.

Поглядев на меня, двумя пальцами попытался пригладить мои всклокоченные вихры – по ним основательно прошлась Иванова длань. Причем делал это брезгливо морщась. Наверное, не любил детей, во всяком случае чужих.

– Стыдно! – сказал он мне. – Ты же девочка!

И дал мне несильный подзатыльник. Так я в первый и, к счастью, в последний раз ощутила на себе руку Госбезопасности: наши с Ваней родные, когда мы рассказали им эту историю, сошлись во мнении, что серый был из КГБ.

– Не тронь ее! – крикнул Ваня, пнув его в лодыжку, от чего рыбоглазый скривился.

– А ну, хватит, ребята! – подкатил к нам некто пухлый с кожаным портфелем под мышкой.

Позади него стоял человек, меня завороживший. В белом кителе, в белой фуражке. И с белыми зубами.

– Гляди, Ванька, капитан! – сказала я.

– Что за манеры, – процедил серый, – кто их сюда вообще привел?

А нас никто и не приводил, в детстве мы свободно гуляли по соседним улицам и набережной одни.

Улыбаясь, капитан шагнул к пухлому и сказал:

 – Я хочу, чтобы дети пошли с нами, пожалуйста, – говорил он с сильным акцентом.

Серый и пухлый покривились, поколебались. Но согласились. Грозно зыркнув на нас, чекист тихо приказал:

– Чтоб без фокусов! Есть ножом и вилкой!

И мы впятером пошли в ресторан «Таврида». Я так ясно видела его сейчас перед собой, хотя прошло много лет. Его анфиладу, зимний сад. И пустой зал, в котором не было никого, кроме нас. На столе – блюда с бутербродами, вазочки с салатами.

Иван времени не терял – ел. Я же рассматривала собравшихся. Капитан курил трубку, пухлый рассказывал ему о достижениях ялтинцев. Кажется, он был из городской администрации.

Повисла пауза. Пухлый, умаявшись говорить о высоком, жадно пил газировку. Он и за столом не расставался со своим портфелем, прижимая его к животу.

Капитан, выпустив струю дыма, спросил:

– Ну а ты, маленькая леди, что мне расскажешь?

Вот рассказать что-нибудь меня никогда не приходилось просить дважды. Кроме того, приятно же, когда тебе называют маленькой леди. Да еще сам капитан!

Под сверлящим взглядом серого начала я очень хорошо. С выражением, как учили, рассказала миф о Персее. Взгляд тирана чуть смягчился. Потом о приключениях Одиссея. Мифы Древней Греции я всегда любила, запоминала их легко и гладко. И вот, когда серый и пухлый расслабились, я поведала историю про Красную Свинью – хит номер один среди юниоров нашего московского двора. Там так. Семья из Америки приезжает в Москву. Останавливается в гостинице. Мама и папа уходят на прием. А дети остаются в номере. По телефону им звонит Красная Свинья и говорит, что поднимается на второй этаж. Ну и так далее, пока не доходит до десятого этажа. Кончается плохо, детей на утро не находят... Уже в начале пухлый подавился газировкой, а серый предостерегающе поднял руку. Куда там! Я не остановилась, пока не досказала до конца.