Сердца-орешки

Белка сидела в скалах, в щели, куда не задувает ветер, и где совсем нет воды. Вестница плетёт косу из своих мелко вьющихся волос.

– Я знаю, что ты чувствуешь вину. И чувствуешь совершенно напрасно. Помни о том, что он был готов сделать с тобой.

Голос подводит.

– Я бы сделала то же самое на его месте. Возможно, и чувствовала бы что-то подобное. Его уже съели русалки?

– Нет.

Белка поднимает на неё взгляд больших тёмных глаз, проницательных глаз.

– Ты приложила к этому руку?

Вестница кивает. Улыбается, ровно распределяя пряди в своих пальцах.

– Приложила. Когда его делили на части, я утащила голову и закопала в снегу. Потом нашла место, где под снегом есть песок, там, дальше к равнинам, и, завернув в лоскуты, похоронила под песком и снегом. Он сделал серёжку прямо как у тебя. Он не хотел забывать о тебе.

От этого было не легче. Совсем наоборот.

– Спасибо, Вестница.

– В благодарность, если сможешь, не грусти больше и не убегай. Я могу доказать, что ты невиновна. Что ты располагаешь к себе ненамеренно... Все сами тянуться к тебе.

Вестница вяжет бант из ярко-красной ленты, а потом берёт в руки Белкины пальцы и растирает в ладонях, грея.

– Вестница, если бы он не был тебе завоевателем и врагом, тебе бы он нравился?

– Да. Очень.

– Ты не расстроена его смертью?

– Совсем нет.

В шелесте волн и треском льдинок неслась по ветру русалочья песнь. Русалка нашла Белку, как-то распознала её укромное местечко и поёт недалёко.

– Ясно.

Вестница поправила Белкину одежду, запахнула плотнее полы шубки.

– Ты не виновата. Просто что у тебя, что у него есть одна особенность... ты знаешь какая, верно? Она заставляет всех тянуть к вам руки. И греть их как у огня. Пойдём назад.

Белка поднимается, в спине что-то противно хрустит, занемели ноги. Поэтому она идёт медленно и опирается на Вестницу. Ветер усилился, волны, накатывая на скалы, рассыпаются в блестящие на свету капельки влаги. Русалка затихла.

В городе теперь оживлённо, сюда потянулись люди извне, кто-то даже бежал из великих держав. Теперь всё совсем иначе, можно ли было подумать, что бандиты, которым лишь периодически доставало денег, теперь стоят во главе постоянно растущего города. Не того захолустья, который они застали по прибытию когда-то давно, нет – они сами его и слепили. Но в воздухе слишком много бурления и искр. Что-то ещё случилось.

– Белка?! – вдруг громко произносит незнакомый голос. – Совсем выросла. А сколько ж лет прошло, Кривой?

– Много, – ухмыляется дядя, он и широкоплечий смуглый мужчина выглядывают из настежь открытого окна. – Поднимись, Бельчонок!

Говорит он, и они уходят в глубь комнаты.

– Я подожду. Здесь, на ступеньках. Тебе не надо помочь?

– Нет.

Ноги уже обрели плотность и силу, Белка уходит от объятий цыганских рук, входит в дом. Тесак стоит у порога, скрестив руки на груди, выглядит довольным. Он подмигивает Белке своим мутным бледным глазом. Белка входит.

– А я уж и забыл, какой ты урод, – говорит незнакомец, похлопывая по плечу Кривого. – Аж блевать тянет.

– А ты сам-то, морда обезьянья, – отвечает тот с улыбкой, – совсем беззубый, поседевший.

Они видят её.

– Белочка, ну-ка, подойди.

Незнакомец рассматривает её с непонятным выражением лица, берёт Белку за руку. Странно, это так странно, потому что Белка помнит эти руки. Голос и лицо – нет, а вот прикосновения помнит.

– А ведь когда-то, – произносит мужчина тихо, – была росточком с табуретку, и голос ещё такой пищащий, верескливый был. А сейчас какой?

– Я вас почти не помню. Кто вы?

По всему видно, что они с Кривым близки. Не со всеми их негласный главарь может так беззлобно переругиваться, а тем более сентиментальничать. Кривой что-то там кивает, наверное, своим мыслям. Другой продолжает.

– Ты Кривого дядькой зовёшь, теперь и меня зови. Мы с ним словно братья. Много воды утекло, но нас слишком крепко связывает прошлое. Да такое давнее, тебя тогда и на свете не было. А я хорошо тебя запомнил. Славная девчонка, да... Ты теперь знаменита даже. Кто бы мог подумать, а? Кривой?

– Кто-кто... Я, представь себе, умею потенциал развивать, – Кривой говорит ей: – Это, моя хорошая, и впрямь мне браток. Так что сразу доверься ему так же, как доверяешь сейчас мне. Потому что мы на одной стороне. Его называют Учёным, не погляди на его рожу, он на самом деле тот ещё умник. Само его происхождение отличается от нашего с тобой. Он родом из южной империи, но вот волею судьбы – наш с тобой кореш, – он снова обратился к Учёному: – Так, говоришь, вы схоронились аккурат в самом центре пекла?

– Да, вот было дело! Садись, Белка, послушай.

И они говорили. Говорили долго, по несколько раз меняя настроение. То, о чём говорил Кривой, было уже прожито и неинтересно, а вот история Учёного была занимательна. Они были в центре событий, видели Сошествие, что уже прозвали Великим, видели толпы ангелов...

"А того - тоже?"

... и, наконец, он рассказал об истинной причине Сошествия и о существах, демонами прозванных. В трёх из четырёх монархиях на этот век было суждено родиться детям, что по давним правилам были возведены в ранг, не больше, не меньше, святых. Белка ни о чём подобного раньше не слышала и приняла бы этот рассказ за небылицу, но вот Кривой, слушающий Учёного был очень серьёзен и внимателен. Это были голуби, рассказывал приезжий друг про тех детей, почтовые голубки, только они могли постучать своими невинными мыслями в небесные врата. Только они могли позвать крылатых на землю. Такие симпатичные юные создания, которых держат как редких зверюшек или тепличные цветы, соблюдая их чистоту, препятствуя познанию и размышлениям. Потому что знание – искушения, размышления – мудрость. А рождены они совсем не для того, чтобы жить, мыслить и действовать.

Белку мучила тошнота, пока она слушала об этих созданиях. Учёный так же поведал, что ангелов удалось призвать лишь потому, что все трое, вернее, всех троих заставляли день и ночь взывать о помощи. Зачем понадобилась помощь? Дело не шайках и группировках, кровопролитии или деградации. Дело в дележе власти. В четвёртой державе такого ребёнка не было. После внезапной смерти монарха из главенствующей линии начался делёж между крупными шишками, аристократы заиграли амбициями, посыпалось золото, уроды начали зариться на пограничные земли. Что не могло понравиться властителям трёх других монархий.

Вот как это началось.

Учёный объяснил очень подробно как и почему было решено действовать именно так. Ведь он, как узнала Белка, родился в богатой семье, на столичное образование его родители не жалели денег. Как только он попал в сомнительную кампанию, понятно не было. Но дело не в этом, совсем нет. Просто он понимал в обычаях и традициях, в вопросах религиозных, и порядках, которые царили в умах высшего света. Схема проста и умна одновременно: чтобы не действовать открыто и не принимать участия в оборонительных войнах, монархи воспользовались умениями своих "святых", дабы просить у ангелов о заступничестве. Ангелы пришли бы, разгромили противника, ушли бы, а счастливые оставшиеся монархии не потратили бы ни монетки, не принимали бы стратегически важных решений, не несли потерь, а просто поделили бы земли поверженного врага между собой. На этом моменте Учёный смеялся.

Конечно, всё пошло совсем не по плану. Ангелы явились и начали творить справедливость по собственному усмотрению. Пролили много крови. А теперь – мало что осталось от прежней жизни.

– И вот ещё что, – продолжал рассказчик, – те святенькие выкликликуши остались без присмотра. Ангелы на них плевать хотели, что и сделали. Если кратко – есть замысел.

Он опёрся локтями о колени, крутил в пальцах самокрутку. Прикуривать не стал, глядел на Белку и Кривого.

– И? Что хочешь-то? – спросил Кривой.

– Подождите, – Белка сильно сжала кулачки, это кажется, или в помещении так душно? – Зачем вы говорите об этом при мне?

Кривой вытянул своё перекошенное лицо, в котором бы только близкий распознал бы изумление, широко распахнул глаза. Учёный приглушённо смеялся.

– А ты не догадываешься?

Белка догадывалась. Ещё когда только начался этот разговор, в котором присутствовали лишь трое, двое из которых – предводители разбойного люда. По всему казалось, что Белка станет преемницей их дел. Она, маленькая, ничейная сирота.

Нет. Не ничейная. Совсем не ничейная!

– Господа, вернёмся к теме! Как я и сказал, есть дельце. Не прибыльное, если честно, но как устроим его – без опаски жить будем.

– Ну и? – Кривой поёжился, натягивая на своё огромное тело плед.

– Дабы не было больше Сошествий, надо снять с малышей нимбы. У нас сейчас их двое. Третьего не достать, но, по слухам, с ним всё сложно. Поговаривают, что он вообще погиб.

– Я так понимаю, просто свернуть им шейки не выйдет?

– Не выйдет, – Учёный качнул головой. – Они не простые. Аж жуть берёт, когда просто рядом стоишь, блаженные ребятки всю душу на изнанку выворачивают. Если честно, рука не поднимается на них. Но есть ещё причина, хоть и брехня брехней оказаться может, а проверять не охота.

Белка не отрывала взгляда от измятой самокрутки в его руках, а думала о Вестнице, верно ждущей её на крыльце.

– В общем, говорят, что за смерть таких тебе во сто крат отплатится. Черт их разберёт, так ли оно. Но все боятся. Надо что-то другое придумать, просто из осторожности. Мои бравые ребятки могут расположиться рядом с вашим местечком, напрашиваться не станем – ещё всех окружных перепугаем, – а потом сказал. – Белка, есть время? Потолковать с тобой охота.

Белка не знает, что ответить. Может быть, впервые правда не знает. Он коротко говорит:

– Пойдём.

Прощается с Кривым, уходит, а она – сразу за ним.

Вестница сидит на ступеньках. Чтобы не было так холодно, комкает юбку, подсунув под зад. Теперь видны её здоровенные потрепанные светло-коричневые ботинки и тёплые вязаные носки. Поднявшись навстречу Белке, она косит чёрным глазом на Учёного. А тот больше ничего не говорит.

– Иди к себе, – гонит её Белка. Отчего-то ей не хочется, чтобы цыганка слышала их разговор. Вестница покорно подчиняется. – Это ведь ты меня нашёл, да? И отдал Кривому.

– Вспомнила? – он чиркает спичкой, защищая от ветра ладонью крошечный огонёк, прикуривает.

– Нет. Просто подумалось. Это так?

– Так.

Белка замолкает.

– Что, не хочешь спросить как и когда? – он продолжает, не дожидаясь её ответа. – В приграничной деревеньке резня случилась. Нас это не касалось, мы и знать не знали, за что там народ рубят. Просто проезжали мимо. А в ночь из леса ребятёнок прибежал. Мелкая была, что пуговка, коих на тебе так много нашито. Прибежала к огню, молчишь, глазами испуганными высматриваешь что-то. И всё равно молчок. На плечах изорванный плащик, ручки и ножки в земле, рот в чем-то чёрном перепачкан. Ну и что с тобой надо было делать? Думали, ты из той деревеньки удрала. Но, по правде, кто тебя знает, откуда ты на нас свалилась. А мы тем временем как раз в столицу двигали, и ты поперёк горла бы нам встала. Тогда я и подумал о Кривом, он же и не перемещался особо, сиднем сидел на одном месте, мог бы тебя приютить.

Белка помнила первый дом. Она росла в нём лет до шести, только потом банда стала перебираться на север.

Учёный выдохнул, дым повалил из его ноздрей и приоткрытого рта. Он вдруг потрепал её по голове, и этот жест тоже оказался так знаком, будто ещё вчера этот человек вот так же лохматил её волосы.

– Я ведь тебе, как для иных, крёстный. Я ж тебе эту кличку дал. Как она идёт тебе, ох, как идёт!

– Идёт? Я думала, кличка должна не просто "идти", она должна чётко тебя характеризовать.

– И правильно. Разве тебя кличка не характеризует? Да я даже не думал, что ты настолько с ней сроднишься, – говорит он уже тише.

Белке трудно понять его заслезившиеся вдруг глаза и тяжёлые вздохи. Она вспоминает. Как раз то самое время, когда Огонька, ныне Пламя, звали просто – Мальчишка. Иногда Малец. Только позже присвоили имя, когда углядели характер. Поэтому было неясно почему же напуганную и онемевшую девочку решили обозвать раньше срока. Или было что-то ещё, чего она не помнит? Любовь к белкам? Любовь к орешкам?

– Орехами кормили? – спрашивает она. Учёный смеётся.

– Смотря какими, – отвечает он уклончиво, но потом делается почти меланхоличным. – У каждого, наверное, есть какие-то защитные барьеры, цепи, свой самоконтроль. Эдакая скорлупка. А ты ловка ломать её. Разрушишь её и держишь в лапках бьющееся, живое сердце.