Страница 13 из 20
Они сидят на рельсах. Старый обваленный мост железной дороги проржавел, опрокинутая часть погружена в реку. Снег почти сошёл, солнце светит яростно.
– Я разочарован тем, что Кривой так халатно отнёсся к твоему образованию. Так не годиться.
– Я умею читать и писать. Неплохо считаю. Я знаю нормы поведения, без этого я не могла бы...
– Или тебе кажется, что знаешь. Ты бывала хоть раз в центре Монархии? Любой из четырёх? Нет, ты думаешь: люди везде люди, да только это не так. Не подумай, я не ругаю тебя. Может, даже хорошо, что ты... А, впрочем, ладно, – мужчина машет рукой, – Я говорю это только потому, что когда-нибудь ты можешь оказаться прямо в этом капкане. Если бы в Монархиях жили Люди, ангелы не переубивали бы полнаселения, и при том заметь – нас с тобой они не тронули. Смекаешь?
Прохладный ветерок продувал курточку Белки. Поэтому её кожа покрылась мурашками? Она думала над тем, что говорит Учёный, и становилось всё поганее на душе. Он поднялся, поманил её рукой, и они вместе медленно двинулись к заброшенному древнему заводу, неясно было даже, что там производили – мародёры по кусочкам растащили всё оборудование, и, как подозревала Белка, ещё давно. Монумент прошлого, каких много на окраинах держав.
– Беда таких мест в том, что за обилием благ и кажущимся благополучием люди постепенно приучаются смотреть только вокруг себя, на себя и в себя не смотрят вовсе. Потом во всём окружающем они видят только "я", "моё", "мне". Законы потворствуют этому. И вот человек возносит себя до небес, хотя самого себя совсем не знает. Он знает только свои потребности, свои желания. Я понятно объясняю? Иной раз собеседники меня понимают плохо.
– Кажется, я понимаю.
– Хорошо. А теперь представь, что каждый – от сопливого мальчишки и до плешивого старикана убеждены абсолютно, что мир вращается только вокруг них. Они остаются верны этому убеждению даже тогда, когда их ведут на плаху. Ведут потому, что они своим самомнением задели самомнение соседа, только сосед этот оказался влиятельнее их самих.
– А как же церковь? Я плохо разбираюсь в религии, но даже я слышала о догмах. Там семь положений, как эти убеждения не входят в конфликт с вероисповеданием?
– Десять.
– Что?
– Их десять. Десять заповедей. Правда, все они довольно расплывчаты, в каждой Империи они звучат по-разному, так же различно их трактуют. В принципе, более-менее малоизменёнными и правда остаются семь. Вот почему ты запомнила эту цифру. А что насчёт твоего вопроса... – Учёный бросил окурок в подтаявший сугроб, чему-то улыбнулся. – Это сложно, Белка. Мир, который мы видим сейчас, отличается от мира, который был ещё до рождения "нового" общества и передела власти. Всё было совсем иначе, и никто не сможет нам рассказать, каким же, чёрт возьми, оно было. Учебники переписываются, реальные документы уничтожаются. Нет почвы для размышлений. Священные книги тоже переделали под "новых" людей. Под людей-потребителей. Здесь, Белка, несоответствия их реалиям, не то что – конфликта, быть не может.
Оставить город, снова колесить по бездорожью, заворачиваться в старые тряпки, снова привыкнуть к грязи под ногтями и холоду воды на теле вечерами. Снова утыкаться в Пламя в невинном объятии, так знакомом с детства. Он ещё боится прикасаться к ней как любовник, но это неплохо. Сейчас неплохо. Белку больше занимает и утешает новый родитель, она чувствует себя младше, меньше, она хочет, чтобы её опекали. Она не хочет решать больших задач, пока не хочет.
– Наконец, всё, что я говорю – всё! – может тебе пригодиться в ближайшем будущем. Я говорил уже Кривому, и повторю ещё раз: не стоит пока ещё расти. Сейчас с ним считаются, а всё из-за восстания sicuthomo-a-piscis, то есть русалок. Но ему мало, он хочет теперь и достатка, и влияния. Я боюсь, это может плохо кончиться.
– Мы даже не граничим с ними. Время, когда нас пугали рейды "полосок", уже прошли.
– Прошли ли, Белка? Просто у них были проблемы посерьёзнее.
– Ты же не говоришь о полномасштабном столкновении? Или...
Учёный изображает на своём лице, и правда очень похожем на обезьянью морду, странную мину. Ему неприятно.
– Это может нас уничтожить, – говорит он. Ей нравится, что он говорит "нас".
– Да. Нас теперь мало. Даже учитывая объединения, дружеские договорённости... Главарей много, не все захотят видеть в лице предводителя Кривого. И старый бес хочет поставить всё на тебя.
Белка замедляете шаг, острит внимание. Браслетики на руках и ногах начинают бряцать громче, хотя не должны. Просто она действительно прислушивается. Учёный косит на неё прищуренным глазом.
– В этом есть смысл. Сгруппировать всех, влюбить их в твою беличью натуру, заставить возложить надежды. Но это если и будет, то нескоро. Не бойся, я ещё поговорю с ним на эту тему. Но вопрос чисто гипотетический: ты бы во имя нашего блага "расколола" бы их?
– Да. Просто не знаю как.
– Большего не говори. Я думаю, тебе сейчас не стоит серьёзно об этом думать. Почти пришли... Я хочу показать тебе их.
Ворота не скрипят – петли хорошо смазаны. Почти все люди спят. Пламя караулит у двери. Белка кивает ему, показывает, что всё хорошо, что можно расслабиться. Он стал слишком нервным в последнее время...
– Почему ты решил открыть их мне только сейчас?
– Хотел, чтобы ты понимала их. Или хотя бы могла представить их былую жизнь. Сейчас я уверен, что нужный багаж знаний получен. Так, заходи.
Совсем другая территория, менее ухоженная, пустая. Неужели страх перед этими блаженными настолько силён, что их оставили здесь? Конечно, им дают еды, это точно, проверяют их состояние, только... здесь правда они одни. Белка не заходит в комнату, просто смотрит с порога.
– Ты говорил, они дети.
– Да. Вообще-то даже технически они ещё дети. Конечно, сейчас немного подросли.
Они сидят по разным углам захламлённой большой комнаты, в серой, пыльной. Две тощенькие моли. Мальчик то и дело нервно потирает руки или хлопает ими по коленкам. Сидит, согнувшись в крючок. А девочка вот интереснее, она следит за чем-то невидимым, что передвигается по стенам и потолку, наблюдает сосредоточенным взглядом.
– Что с ними?
– Ну, это особенные ребятки, я же говорил, – тёплый отблеск чиркнувшей спички лизнул гладко выбритую щёку и подбородок Учёного. – Хоть бы и с чисто медицинской точки зрения. У неё вон очередные галлюцинации. Это шизофрения, знаешь такую штуку?
– Нет.
– Они полоумные. Безумцы. Но это звучит грубо, я лучше дам тебе позже одну книжку... Почитай.
– Я не хочу. Я хочу уйти, быстрее.
Они смотрят. Девчонка отвлеклась от своих видений и пялится на Белку, ждёт чего-то. Мальчик переводит взгляд с одного гостя на другого, беспрестанно растирая ладони, будто не может остановиться. Нервная черта. Раздражает. Белке неуютно здесь. Учёный смотрит, выискивает что-то в её лице, в линии сжатых губ, в изломе бровей. Только он не смотрит в её глаза. Большие, тёмные, страдающие. Или смотрит?
– Ну хорошо, пойдём.
Облегчение не наступает. Белка знает, что делать с детьми, как решить задачу. Неужели Учёный правда не смог догадаться? Он всё смотрит на неё настороженно, мнётся, прежде чем заговорить.
– Надо было повременить. Прости, я не подумал, что ты можешь связать... Что ты ещё не справилась с этим. Я не хотел быть нетактичным.
И Белка понимает, что Учёный ей врал. Врал преотлично, она не приметила ничего инородно в его голосе. Плохо, думает она, это очень плохо. Он не показывал своих безумных пленников не из-за какого-то там понимания, не поэтому он выжидал. Белка уверена, что ему рассказал о выкидыше Кривой, никто другой не стал бы. Единственное, чего она не понимает: почему вот так? Потому что там, за стеной, создания, к которым так и тянет проявить материнскую заботу, которые просто пробуждают инстинкты? Белка не верит в эту ерунду вообще, а в данном случае от иномирных полоумных детей вообще хочется держаться как можно дальше. Она злится на Учёного. Она обманулась его знаниями, его уверенным менторским тоном, но он такой дурак, что за него же становиться обидно.
– Моя реакция никак не связана с тем, что у меня был выкидыш. Хватит уже, одного Кривого с его чувством вины хватает.
Что-то меняется в лице мужчины, теперь он удивлён и заинтересован. Он садится перед Белкой на корточки, обжигается о забытую сигарету, бросает её тут же на бетонный пол.
– Вот как, я ошибся, значит. А вообще, интересна твоя формулировка, вместо "я потеряла ребёнка", ты сказала: "у меня был выкидыш". Необычно для того, кто легко привязывается.
– Ничего необычного. Для меня это стало неожиданностью, времени привязаться не было. С чего ты вообще решил, что я связала произошедшее с ними?
– С дуру. Прости, больше не повторится. Я просто... знаешь, решил, что из жалости ты будешь... Забудь. Я слишком много думаю, иногда это вредит.
– Хорошо, забудем. Слушай, ты правда не знаешь?
Он смотрит, хмурит кустистые брови. Белка продолжает:
– Когда человек попадает в сложившийся быт другого сообщества, даже самый обычный человек, он повторяет. Речь, движения, действия. Это помогает влиться, сойти за своего. Ты хотел, чтобы с них слетели нимбы? Это просто: покажи им дурной пример. Выпусти их, посади рядом с собой, когда будешь напиваться или снова начнёшь дымить своей гадостью, покажи им бордель изнутри. Не надо пихать им в руки наркотики или покупать им проститутку, чтобы та сама с ними разобралась. Просто покажи. Скоро они сами всё сделают, они ещё юны. А такие учятся быстро. Но, Учёный, сделай это только тогда, когда твёрдо решишь: стоит ли нам в действительности опасаться нового пришествия или нет. Потому что мне очень неприятно, что именно я тебе подаю эту идею.