Потусторонняя Вязь

— Потерпи, дружище, — приговаривает он, отходя к гироплану, — сейчас всё будет.

            В гироплане Атлас забрал квадратный свёрток из набора первой помощи, дёрнул за шнур и бросил на воду. Свёрток распахнулся, обернувшись жёлтой крохотной шлюпкой.

— Оставил бы ты меня тут, — проговорил Инсар.

— Хрена тебе лысого, а не помереть, — ответил Рензо и уложил Инсара на плот. Уселся сам.

— Мы ж в долбаном тумане, как выбраться?

— Поплывём, — предложил Атлас, — может, что получится.

            Платформа траверса утонула, оставив всплывшие разбухшие трупы, плавающее барахло и тонкую струйку дыма от потушенного стихией пожара.

— Всё, что ли? А куда делись зуверфы? — спросил Атлас.

            Инсар пожал плечами и закрыл глаза: «Спать, очень хочется спать».

            Спасительный плот выбрался из коридора, и трещина стала затягиваться. Окружённые туманом, они дрейфовали несколько часов. Их подобрала рыболовецкая шхуна с бывалым рыбаком за штурвалом, который привык ходить в тумане неподалёку от островка Глухое. К вечеру шхуна стояла в гавани, а Инсар лежал на сеновале в сарае, сражённый страшным жаром.                       

            Наутро ему стало хуже, и Атлас уговорил рыбака отвезти их на Данай, в больницу. Добрались до госпиталя, и после коротких пререканий с местными врачевателями Инсара приняли, определив в общую палату. «У него лихорадка, — сообщила через переводчика данайка, — надеюсь, не голфимская». Атлас спросил, что такое голфимская лихорадка. «Она случается перед смертью от опухоли», — ответила данайка.

            Мелкий городок ничем не привлекал, и вместо шатаний по мостовой Рензо выбрал кружку холодного пива и мягкую постель в замшелом гостевом доме. Есть крысы, тараканы и клопы, зато не тревожат соседи и можно расплатиться илейскими статами.

            На следующий день Рензо вернулся в госпиталь, едва дождавшись приёмных часов. Его встретила толстая широкая данайка с влажными от природы глазами. Ей, в общем-то, было плевать, но обязанность заставляла соблюдать нормы приличия.

— Друг умирать ваш сегодня утренним днём. В пять! — сообщила данайка на ломаном илейском. — Мне жаль. Взять его вещи иметь хотите?

— Как умер? Невозможно! Инсар — бессмертная скотина! Вы что-то перепутали, честное слово, — затараторил Рензо.

— Желать смотреть на труп?

— Покажите мне, — кивнул Рензо.

            Они оказались в просторном помещении с лиловыми стенами. Сверху из решётчатых камер дул прохладный воздух, на гранитных пронумерованных постаментах покоились умершие.

— Семьнацать, — сказала данайка и вышла.