Страница 6 из 91
Носок отвлекает от других деталей. Фотографии хоть и цветные, но тусклые, нечёткие. Иду к телефону. Библиотекарь, зрелая строгая дама в пенсне, хмыкает и показывает на часы. Набираю номер. «Редакция Генц Трибун, чем могу помочь?» — спрашивает меня женский голосочек. «Мне нужен Бипстон Круз». Через короткую паузу соединяет, отвечает мужчина, курильщик со стажем. «Бипстон Круз, я занят, так что не тяните!» Меня подкупает его напор и энергетика, что не слово — то выплеск адреналина. Почти батарейка, если бы не частые приступы зловещего кашля. Я объясняю ситуацию, прошу встречи и обещаю дорого выкупить негативы. Бипстон соглашается, и мы договариваемся на одиннадцать в баре «Хардвик» на Даверсон авеню.
Идиот Алан Кардиц или нет, но придумать встречу в колодезе Вардбита додумается не каждый. Другое дело тёплый и сытный бар, где есть танцовщицы, электричество и какой-то пьяный нувориш, раскуривающий фруктовый нургиле. В бар заваливается парочка бойцов фаланги досмотра. За бежевую форму с вкраплениями жёлтого и серого в народе их прозвали сольфугами, то есть пауками. Солдаты шепчутся с барменом, косятся в сторону распоясывавшегося нувориша и кивают. Внезапно напротив меня приземляется, как баклан на тихую воду, Бипстон Круз. Низенький проныра с проплешиной в круглых очках. Его пальцы шурудят по папке, которую он принёс с собой, затем жест бармену, снова беспокойный стук уже по пластиковой столешнице.
— Как договаривались, пять сотен? — спрашивает Бипстон и закашливается.
Беру папку, вынимаю фотографии. Свежие, яркие, и что важно чёткие.
— Только проявил, в ванной, — вставляет зачем-то Бипстон, — для удобства. Там и негативы есть, если надо.
Достаю портмоне и отсчитываю пятьсот статов, кладу на стол. Бипстон хватает деньги, пересчитывает. Приносят напиток, и снова прокашлявшись, фотограф залпом опустошает стакан. Закуривает.
— В расчёте?
Кивает.
— Дело-то прошлое, вам зачем?
— Кто-нибудь узнал, почему она это сделала? — спрашиваю без надежды на вразумительный ответ.
— Одно время ходил слушок, будто её сбросили с крыши из-за папашкиных махинаций, но мне-то кажется это всё туфта, — дохает, промокает рот салфеткой, — потому как батя её шишка хоть и знатная, но с котелком дружит, так что подставить собственную дочурку вряд ли бы умудрился. Но первое время ею занимался офицер Шарп из кримфала, что-то вынюхивал.
— И?
— Хрен знает, чего нарыл, да только самого Шарпа нашли полгода назад с перерезанной глоткой под мостом неподалёку от Вермуша, где лесопилка. Тело посинело, вздулось, как грелка. Опознали, говорят, только раза с пятого.
Мимо нашего столика проходят досмотрщики, скрутив буянящего нувориша. Бармен им машет в знак благодарности, танцовщица начинает петь, а, может, это уже другая разукрашенная девица на узком подиуме-сцене?
— А Джулию с какого раза опознали? — спрашиваю.
Бипстон пожимает плечами, затем выдаёт:
— Она ж красотка, долго выяснять не пришлось.
Я киваю и, забрав папку, иду к выходу. Бипстон хватает меня за руку, и в это мгновенье я вижу то, чего видеть точно не хотел. Происходит слабый разряд тока, опускается занавес, и я различаю обрывки суматошных, противных кадров. Это как заклинивший диафильм, когда картинка меняется слишком быстро, щёлкает и щёлкает, но суть всё равно ясна. Гнилая ткань, гнилые чёрные альвеолы, которые вот-вот рассыплются, как пепел кострища.
— Хотите бесплатный совет от тёртого калача? Не лезьте в это дело, мистер, поверьте моему опыту.
— Бросай курить, Бипстон. У тебя эмфизема, и если сегодня же не завяжешь, то кашлять больше будет нечем. Прощай.
Выхожу из бара на влажный хмелящий воздух. Надеваю перчатки. Однажды я ненароком коснулся руки светловолосой девушки. Будоражащие видения промчались словно локомотив, и я с тревогой взглянул на неё. Она понятия не имела, что завистница каждое утро точит лезвие отцовского стилета, уединившись в подвале, пока машинка стирает бельё. Завистница — её сводная сестра — проводила с клинком сладострастные минуты и воображала его в деле: мечтала о прекрасном белом лице со слипшимися от крови волосами, уткнувшемся в изрытую ногтями землю. Блондинка лучезарно улыбнулась, но я не остановился, не предупредил её, как бы странно всё не прозвучало. С тех пор я ношу перчатки из плотной воловьей кожи, которые уже похрустывают и воняют, но оберегают меня от чужих бед. Бипстону повезло, у него есть время, чтобы отойти от края, но я уверен, что скоро «Генц Трибун» будет искать нового фотографа.
Возвращаюсь в номер, принимаю душ и, освежившись, раскладываю фотографии на кровати. Осматриваю каждый миллиметр в надежде найти любую закавыку. Не проще ли увидеться с Кардицом и всё расспросить у него? Меня беспокоит Рыжая Маска на дирижабле. Ограбление — хрен с ним, привычное дело в условиях партизанской войны на границе с извечным врагом. Но Маска знает о моих талантах и страхах. Я не мог лететь из Маникура на разовом гироплане, потому что до ужаса боюсь высоты, и единственный выход — каюта дирижабля. Выходка с Анной — это импровизация. Он до последнего выбирал, кого прострелить, чтобы раззадорить меня и намекнуть о скорой встрече. Грёбаный носок даёт мне отличную идею. Носок на фото короткий, будто мал. Две синие полоски, а между ними вышитое клеймо фабрики «СепПралиш». Там Джулия заказывала униформу для рабочих отцовского завода. Однажды по ошибке прислали контейнер с подростковой одеждой. Джулия передала партию госпиталю Асмиллы. Кидаюсь к телефону на тумбе, набираю, прошу соединить с госпиталем. Напоминаю, что я стажировался у них, касаюсь давнишней истории, но меня заверяют, что всю одежду госпиталь шьёт сам, а пожертвования передаёт в больницы и в детские дома. «В какие?» — «Их несколько», — отвечает раздражительный голос в трубке. «Где?» — «Ближайший — это лечебница Нуттглехарт. Как раз лет пять назад мы с ними сотрудничали, но потом разладилось», — сообщает голос. «Годится», — говорю и вешаю трубку.