Страница 88 из 90
Мы оставляем после себя боль разлуки, горечь утраты, холод в сердцах, ненависть ко всему миру и тягучее чувство безысходности. Это длится короткую вечность, а потом наступает облегчение — ведь собственная жизнь продолжается.
Вопреки всему.
С той секунды, пронзенный короткой вспышкой боли, я ничего не помню. Абсолютная тьма, пустота, если можно это так назвать. Вокруг плотное полотно тумана, который невозможно разогнать; он проваливается сквозь пальцы, облепляет легкие и кутает в смертельно нежную перину бесконечности. Здесь нет времени, нет знания, нет цели. Здесь вечный покой.
Но мы отказались от этого покоя — чтобы увидеть собственными глазами то, что в глубине души, на подсознательном уровне знали. Она знала; я знал. Просто знал все, что происходило после нас.
Как кровь по капле вытекает из раны, так крупицами исчезает ненависть. Сначала грубыми толчками требовательно несет вперед, уничтожая все без разбора, а позже внезапно позволяет остановиться и оглядеться — начинает поразительно медленно застывать, образовывая корку ужаса и липкий страх осознания. Стоит только посмотреть вокруг, понять хоть раз, как сильно все мы сглупили: уже не идеалы и желание лучшей жизни и справедливости вели нас, а беспощадное безумие животных, потерявших последние крохи человечности. Уже не было врагов, придуманных воспаленным сознанием ради мести, — мы выгрызали куски плоти от собственных сердец. Бой разгорелся, подпитываемый глухой яростью обиженного на жизнь старика, а мы позволили купиться и втянуть себя в этот поток больного отмщения.
Битва длилась недолго, запал стихал; но боли оставалось много. Со временем каждый, выживший и везучий, поднимал голову к небесам и, окруженный горами дымящихся тел таких же людей, начинал выть. От боли и страха, что по насмешке переходили живым от мертвых, таращащихся слепыми глазницами в вечную тьму дождей. Кровь, духота, лязг металла и мокрая земля. Буквально день, пара долгих часов — теперь всю жизнь они будут набатом отдаваться в кошмарах тем, кто предпочел биться до конца, веря, что так уготовано судьбой. Сложно представить, особенно тем, кто уже не в состоянии этого сделать, как больно людям; больно просто существовать в мире, который для большинства из нас опустел. Жизни многих оборвались на грязном поле рудников. Были те, кто смог оправиться от этого хаоса, забыть былой ужас, посчитав дни суда сплошным кошмаром, — счастливчики; они могут жить дальше, хотя бы попробовать. Но были те, кто, несмотря на дарованный судьбой шанс жить, остался в отвратительном запахе крови, пота и огненной ярости; кто продолжал видеть лишь эту войну. Они умирали, медленно и жестоко, сгорали в собственном гневе и бессилии. Они убивали сами себя. Возможно, это и к лучшему, что мне не пришлось ощутить подобного; я не знаю, что бы со мной было после последней пролитой капли крови.
Восточные рудники исчезли. Буквально через пару недель их сравняли с землей. Без жалости или сожаления новая власть втоптала в пыль и липкую темную грязь страшную историю своего города. Жестокость отныне обречена хорониться под могильными плитами. Восточный пустырь остался легендой в кошмарах и много позже зарос рогозом и погряз в наступающих с запада болотах. Случайные путники и неосторожные подростки, забредая ради интереса в топи, клялись, что видели войско отвратительных, изуродованных бойней мертвецов с оружием наперевес. Зло с тех пор стеной отравляет нелюдимые окраины города.
Солдаты герцога, те немногочисленные смельчаки, пожелавшие участвовать в последнем зверином суде, исчезли вместе с иллюзией герцогской власти. Ни один из них не вернулся с поля боя, что породило не одну легенду впоследствии: но факт остается фактом, гнилая империя, возводимая герцогом, развалилась в одночасье, натыкаясь на волну яростную и беспощадную.
Звери перестали быть зверьми. В общем понимании, конечно же. Сложив мечи, большая часть из нас ушла на покой — теперь не надо было бороться, боль и горе принесли за собой тусклое облегчение и ощущение призрачной защиты. Были те, кто согласился жить мирно, но не оставил оружие в стороне; они сменили герцогскую армию, став опорой нового города. Кто-то из зверей, чувствуя вину, бежал; кто-то зациклился на ощущении собственного превосходства и стал опасен новому, только-только восстающему от оглушительных ударов городу; кто-то был убит в гонениях. Былой строй безвозвратно разрушен.
Жители с радостью начинали забывать, кто такие звери; жестокая власть низов исчезла, растворяясь в приторной обыденности. Но для меня они навсегда остались зверьми. Существами, живущими инстинктами и интуицией; отвергающие власть и чужие приказы, но готовые отдать жизнь за дорогих им людей и собственные идеалы. Я счастлив, что судьба подарила мне шанс быть рядом, не долго, практически мимолетно; но я был здесь, я был одним из них.
Мы с Хамирой теперь вместе, как я и обещал, навсегда. Кто бы мог подумать, с этой мелкой, настырной, вредной девчонкой… Уму непостижимо, теперь все ее выходки я воспринимаю с улыбкой. Потому что она своя, родная, домашняя. Пусть прохладная, порой колкая, но своя. Девушка-Волчица; женщина-Госпожа. Думаю, Тотани может ей гордиться. Точно так же, как она гордится каждым из своих ребят.
Они нас навещают. Приходит вся семья, по несколько человек, группками. Разговаривают, рассказывают о жизни; как и раньше, докладывают своему вожаку, просят совета; а меня подкалывают, как старшие братья, шутят и иногда смеются. Правда, совсем горько смеются, закусывая губы и пряча от нас перекошенные печалью лица. Мы ничего не можем поделать. Нам остается лишь невесомо улыбаться им в ответ. А иногда хочется и потрепать кого-нибудь по голове. Утешить.