Сталь

В далеком детстве, много позже того неуловимого момента, когда наша вселенная слетела в тартарары, дед сказал мне такие слова: «Запомни, мелкий, – каждый получает в жизни то, к чему в глубине души стремится». Он был честным человеком и мудрым, со строгими правилами понимания этого мира; постоянно повторял, что за каждый поступок нам обязательно воздастся по заслугам сполна. Верил в высшие силы, бумеранг судьбы, карму – подростком я считал его немного невменяемым стариком. Что меня могло волновать в те дни, когда жизнь беззаботно проплывала в любви и достатке? У меня, порядком избалованного мальчишки, было все – забота, родители, крыша над головой; любой каприз исполнялся по щелчку пальцев, стоило только захотеть и потребовать. Я не смел утомлять себя какими то ни было печальными мыслями и великими размышлениями.

Тогда я не задумывался и не пытался понять, за какие грехи, свои или чужие, нам выпало призрачное существование, граничащее со смертью, в замурованном склепе городских стен.

Почему здесь должен был оказаться именно я, а не кто-нибудь другой – я же, вопреки дедову суждению, не стремился к подобной жизни. Только подумать, за что судьба решила так наказать меня? Или для чего?

Грязь. Сырость. Вечно черное, затянутое тучами небо. За каждым углом помойка. Дома заколочены досками – лишь бы никто не увидел жильцов. Серые каменные постройки, за столько лет уже режущие глаза; холодные стены, никого не греющие. Злые, загнанные в закоулки собственных продрогших душ люди. И голод. Вечный голод, изо дня в день. Это наш старый город, превратившийся стараниями одного единственного человека в настоящую тюрьму.

Мир вокруг нас невзрачный и простой. Откровенно мрачный, порой жестокий и совершенно точно предсказуемый до тошноты. Может там, где-то далеко за заборами, и есть яркие пятна, живые места и счастливые люди – но я не уверен; не могу этого знать. Ни разу в жизни не выбирался за пределы каменной клетки самого отвратительного города во вселенной. Солнце практически постоянно обходит нас стороной, изредка подсвечивая огромные грязные лужи и погибших людей. Кажется, смог от фабрик и рудников, многие из которых уже давно закончили свой век ржавыми рухлядями, навсегда окутал нас, зажимая в плотные тиски затхлого воздуха. Здесь невозможно жить, хотя бы потому, что на каждом углу, в любую секунду сквозь ливень и густой туман тебя ожидает смерть.

Но мы живем.

Я мог бы в красках рассказать о моем существовании, прошлой жизни, о самом себе; излить душу и вдоволь прореветься, как я любил делать все в том же детстве, – но нет у меня уже сил на это. Да и смысл ворошить то, что с минуты на минуту может остаться лишь неузнанной плаксивой историей невезучего незнакомца. Я прожил так много лет абсолютно никчемным существом, неженкой, идиотом, трусом… Трусом и умру. Осталось лишь напоследок оглянуться вокруг и ужаснуться собственной невезучести.

Мудрость деда дала сбой; потому что до последних лет я даже не знал о существовании подобной жизни. Как же я мог желать ее себе?

Я потерял все. Абсолютно все. Больше ничего нет. Мысли виляют, бросаются от одного воспоминания к другому, и мне все чаще кажется, что я давно сошел с ума. Сижу в грязной луже, опершись на стену какого-то здания, и реву. По щекам ледяные, колкие капли, раздирающие кожу; реву без эмоций, облегчения и надежды на спасение. Я голоден, хотя здесь этой фразой не удивишь; за этими стенами уж точно. Мне холодно под дождем. Моя одежда давно превратилась в лохмотья, дранные, грязные и холодные. Я пополнил собой великолепную коллекцию местного сброда.

Порой, в моменты минутного забытья, я задавал себе вопрос, каждый раз один и тот же. Словно постоянно забывая о нем, начиная вновь прокручивать мысли в голове и сетовать на судьбу.

Когда все началось? С какой секунды я стал скатываться на дно этой всепоглощающей пропасти?

Как оказалось, с самого рождения. Мои родители… Я проклял тот момент, когда отец согласился на службу у дьявола и когда воспротивился гнилой власти; возненавидел человека, перешагнувшего порог нашего дома в день, когда мир для меня рухнул. Из-за него мы потеряли все. Хотя, я лучше буду законченным эгоистом: я потерял все. Как наяву, постоянно, стоит только прикрыть глаза – помню тот пожар, его пламя, черный столб дыма и запах отвратительной паленой смерти. Горел мой дом, мои родные. Мои мечты и стремления. Часть моей жизни.

Вся жизнь. Ненависть и страх переполнили меня с той секунды до края.

Чертов город. Чертовы законы. Чертов герцог.

У меня ничего не осталось. Ни угла, где можно было бы переночевать, ни людей, которым можно верить. Я сбежал из родных мест, из привычных стен; сбежал в никуда, чтобы не видеть, не слышать и не чувствовать. Не вспоминать. Чтобы перестать бояться собственной смерти, шагающей по пятам.

Смешно, но, страшась неминуемой расправы, в итоге я все равно прибежал к костлявой старушке с косой… Потому что в тех стенах меня до сих пор ждет казнь; потому что в этих меня ждет голод.

Холодный ветер заставил закутаться в остатки ткани, бывшей когда-то одеждой. Вся в дырах, засаленная, грязная, местами подпаленная помойными кострами. С запахом я уже свыкся, просто перестал реагировать на вонь. Как же низко я пал… С пьедестала сына герцогского советника до подзаборной шавки, побирающейся по помойкам и грязным трактирам. В высших кругах мне прочили блестящую карьеру – я угодил на самое дно.