Сталь

С начала ярости, захлестывающей абсолютно всех зверей, Овермаха совершенно случайно оттеснили на окраину. Каждый из нас дрался за свои идеалы, и мужчина не был исключением: идя по головам, не разбирая ни своих, ни чужих, он прорубал себе путь в нашу сторону.

Ему нужна была жизнь Хамиры. Почему-то только ее.

Я заметил его лишь один раз, еще достаточно далеко позади. Он сцепился с парочкой молодых зверей, и те теснили его к горам трупов. Я мог спокойно отдать себя бою бок о бок с Блэз.

Вторая наша встреча стала роковой: меня окликнули, сбоку просвистело лезвие его окровавленного меча, я оказался так близко к брызжущему слюной Овермаху; не достав до моей шеи буквально пару сантиметров, старик сильно ударил тяжелым эфесом в затылок. Земля оказалась жестче, чем я думал, утоптанная сотнями ног и залитая литрами крови. Небо несколько раз менялось местами, прыгало и кружило; руки разъезжались по грязному месиву. Голова пульсировала, а в ушах глухо звенело. Голос Хамы отчетливо прорезался где-то рядом и даже позвал меня по имени, беспокойно и просяще. Она вскрикнула. У меня нет времени здесь разлеживаться. Я нужен. Нужен, нужен…

Я нужен ей. Подскочив на месте, шатаясь, борясь с черными пятнами, подхватил скользкий меч и попытался развернуться. Сфокусировал взгляд — и мир для меня рухнул.

Они стояли рядом, намертво вцепившись друг в друга руками. Овермах смотрел на нее неверяще и торжествующе; он добился своего. А Хамира промахнулась.

Меч она успела блокировать, отбила, заставляя железяку по дуге отправиться в полет. Но короткий кинжал торчал где-то в животе, обтекаемый кровью. Тонкая одежда намокала, темнела. Хамира стояла слишком прямо и неестественно: широко распахнутые глаза и раскрытые губы, по которым ползут толстые бордовые капли, вгоняли меня в смертельный страх. Она даже вдохнуть не может; ее боль толчками переходит ко мне и вырывается надрывным криком.

Овермах, рванув из нее оружие, занес руку для повторного удара. Контрольного. Хамира заваливалась назад, а я бежал к ней с вытянутыми руками. Мгновение разлетелось на осколки.

Палача, возомнившего себя властелином, с нечеловеческим отчаянием сбили близнецы; они выли, захлебываясь проклятиями, слезами и чужой болью. Они видели бой, видели свою сестру и ее кровь. Они никогда в жизни не простят этого черствого, эгоистичного старика. Не позволят ему больше жить.

Я рухнул на колени, обхватив взмокшее тело. Мир замедлил свое движение, и я, подняв голову в поисках поддержки, увидел.

Увидел вдалеке Франа. Парень валил врагов, давил голыми ладонями и возвышался над всеми, как исполин. Но секунда — и он хватается за бок, сгибаясь пополам; на рубашке проступает вытянутое темное пятно. Он может двигаться и продолжать бой, но короткая боль слепит глаза. Элемаля скручивает от прошивающих спазмов. Рядом с ним воюет Даная, разбивая зверей изящными меткими ударами. Герцогиня склоняется над другом и, пока их прикрывает семья, пытается зажать рану. Ее лицо, прекрасные аристократические черты, плаксиво нахмуренные брови и даже болезненные окровавленные руки — она для него родная, поэтому Франни через силу улыбается и накрывает ее ладони своей. Увидел, как рьяно бьется Тотани Зэиро; поймав кураж, он сильнее всех и опаснее. Сталь летает в его руках, ювелирно разрезая плоть. Я вижу их всех, так ярко и отчетливо.

И ни один из них не видит нас.

Близнецы слетели с катушек, молниеносно рубя, что попадалось; они наседали на Овермаха, подстегиваемые яростью и беспросветным горем. Мужчина сопротивлялся из последних сил — он достиг своей цели, он видел кровь той, кого так долго пытался уничтожить; но не хотел умирать. В глубине души он надеялся, что сейчас его снова защитит верная семья. Но против Паррос не могла выступить ни одна живая душа на этих рудниках. Взмах скрещенных мечей — и мир хлопком вернулся к своему бешеному темпу.

Овермах повержен. Я смотрел, безразлично и обыденно, как старик оседает на землю. Его колени подгибались, глаза закатывались, а по губам размазывалась отвратительная темная кровь. Я читал в его взгляде неверие и злую растерянность — столько лет он готовил план мести; герцогу, зверям, Тотани, Хаме. И сейчас все его мечты разрушались о клинки разъяренных близнецов.

С его последним вздохом пришло короткое облегчение. А потом навалилась паника. Я словно очнулся.

Хамира лежала на моих коленях и глубоко дышала. И мне не надо быть врачом, чтобы понимать — я ее теряю. То, какой спокойной она сейчас казалась, пугало еще больше. Она чувствовала неизбежность — и она ее приняла. Но только не я.

Я мог самое малое. Прикрыть рану, зажать ее полой собственного плаща, попытаться перевязать. Все тщетно. Я лишь приносил дополнительную боль, заставляя девчонку морщиться и постанывать. В итоге, я бросил это дело — просто подтянул ее выше, осторожно и медленно, и сжал в объятиях.

Она дышала широко раскрытым ртом и беспорядочно елозила ладонью по расплывающемуся темному пятну.

- Он мертв, Хамира. Слышишь, Овермах мертв!

- Да.

Я шептал, склоняясь над ней. Если повышу голос, то сорвусь на истеричный крик. Или она рассыплется от громких звуков в пыль, ускользая от меня между пальцами. Поэтому я лучше буду шептать.