Страница 11 из 202
Райнеро остановился, не донеся ноги до следующей ступени. Развернулся. Донна Морено высилась у подножия тенью покойной хозяйки Айруэлского замка. Подобно теням, Морено знала сокровенное и гнала каяться.
— Говорите, королева уснула? Почему я должен поверить вам?
Тот же хрусткий смешок, мимолётное соединение ладоней в молитвенном жесте:
— Я смотрю на вас сквозь препону, принц, но вижу, что от расправы надо мной вас удерживает лишь доброта вашей матери. За её смертью пришла бы моя — от вашей руки. Но король ждёт. В часовне за дальней аркой.
— Веди, — кивнул Райнеро.
При жизни прежней хозяйки Айруэлского замка часовня была местом, где её муж в спешке очищал душу прежде, чем предстать перед женой. Назначение часовни задало тон убранству: гладкие голые стены не знали членения и росписи, своды потолка были выполнены из дерева, скамейки грешному супругу тоже не причиталось. Но, вероятно, мысли короля Эскарлоты и наследного принца сходились хотя бы в том, что без образа Пречистой Девы молитва не задастся. Самая родная, после матери, женщина для Райнеро Рекенья ступала по центру триптиха, опустив белокурую головку. Увидеть больше не позволили расстояние, полумрак и собственно сам король, на коленях впавший пред алтарём в молитвенное забвение.
Райнеро остановился в притворе и отцепил ножны, донна Морено встала в какой-то непристойной близости. Впрочем, самой сокровенной своей частью эта женщина считала лицо. Она бы скорее впустила принца себе под юбки, чем позволила поднять вуаль.
— Вы составили оправдательную речь за отлучку от болеющей матери? — шёпотом спросила донна Морено.
— Королева отпустила меня на вечер, сказав, что от моего усталого вида дурнеет ей самой, — Райнеро понадеялся, что правда обескуражила эту женщину.
Лето принц Рекенья провёл отлавливая и карая вражеских лазутчиков, но осень прочно усадила его у изголовья матушки. Королева доводила до обмороков изнеженных эскарлоток тем, что принимала ванны с ледяной водой, презирала женское седло и прогулкам по саду предпочитала скачки по полям. Но она заболела. Простуда, объявили придворные лекари. Хотел бы Райнеро поверить этим невеждам, но не вышло. Кашель выжимал из королевы все силы, доводил до хрипоты и лишал чувств. От неутихающих болей в горле она мало ела и почти не говорила. Хворь превратила её в бледную тень, и каждую ночь Райнеро боялся, что она истает с рассветом.
— И насколько же сладкой пилюлей принц заел своё горе? — едва ли донна Морено сказала ему столько слов за минувший год, сколько за этот вечер.
— Осторожнее, сеньора. Держите за вуалью свой длинный нос. — Вечер начался с того, что Райнеро один, без охраны и свиты, по обыкновению нагрянул к аптекарю на Тинктурной улице. Пройдоха исподволь торговал травками и снадобьями из Восточной Петли, чьи знахари знали толк в спасении жизней. Кое-какие лекарства приносили маме облегчение, и аптекарь сразу оказался у принца на хорошем счету. А его дочка, понимавшая в аптекарском деле не меньше отца, сегодня вплела в волосы кустовые розы и предложила для утешения средство, от которого Райнеро просто не мог отказаться…
— Эти глаза желают жечь южным пламенем, но я гляжусь в зелень льда. — Не имея возможности показать усмешку, донна Морено вложила её в голос: — Зачем же вы ничего не переняли от нашего короля?
— Вам бы хотелось, чтобы я красовался брюхом и стеклянным глазом? — Тем временем отец приложил к плитам лоб и простёр к триптиху руки, отклячив зад размером с бугор.
— Как непочтительно.
— Мне достаточно отцовского роста, чтобы смотреть на вас сверху вниз.
— Его ли это рост.… И эти тёмные кудри… — Как бы он ни поносил донну Морено, отрицать невозможно: её стать, отточенные движения, чистый, красивый, со свежей прохладцей голос волновали его.
Воровато глянув на отца, Райнеро провёл пальцами по вуали, придавливая ткань к тёплой щеке Розамунды.
— И это меня называют жадным до любовных утех. Хотите себе коллекцию из мужчин Рекенья? Забудьте. Чёткам я предпочёл шпагу.
— Поверьте, с минуты на минуту вы сами пожелаете больше походить на нашего короля, — в тумане вуали прорезался контур улыбки, и Розамунда Морено отступила назад.
— Избави бог, — хмыкнул принц Рекенья и решительно двинулся к отцу, тяжело поднимавшемуся с колен.
Обычно после молитвы всеблозианнейший король Франциско становился благостен, чтобы не сказать благодушен, как иные после кувшина вина, и благоухал ладаном. Но в эту минуту на лёгкое отпущение грехов не приходилось рассчитывать. Щёки его раздувались злобствующими дикобразами, от яростного дыхания сотрясалась могучая грудь и вспучивалась шнуровка колета, руки размером с латную перчатку сжимались в кулаки. Вдобавок, разило от него, как от дикого зверя.
Райнеро невольно пригладил волосы, одёрнул колет, расправил плащ, слабо надеясь, что не принёс на себе цветов, выпавших из волос аптекарской дочери.