Вляпаться в куклы

Эли имела в виду офицеров, но Карси больше волновала шумящая толпа и проглянувший над головами в центре площади плоский камень.

Офицеры провели мимо и остановились у трибуны для зрителей, нависающей над толпой. Полупустой.

Эли шепнула:

–Поднимайся.

–А ты?

–Я потом. Давай-давай. Привыкай.

Карси пошла вверх по ступенькам, а Эли направляет:

–Так, еще выше. Смелее. Смелей, дохлый бот. Не вертись. Направо. Этому хрену скажи «привет». Этой кивни. Иди-иди дальше.

Карси пробралась в самый центр. Ещё никогда она не чувствовала себя так глупо и так испугано. Кажется, все смотрят на неё. Все: разодетые, ухоженные, улыбающиеся. Кивают, чего-то ждут. Перешёптываются. Карси подошла к свободному креслу в центре трибуны и маска шепнула:

–Садись.

Карси присела на кончик кресла и вздрогнула от хихикнувшего:

–Дохлый бот. Карси, выпрямись. Тебя что, лопатами бьют? А ну втеки в кресло, – и только теперь бродяжка поняла: напряжена как струна. Выдохнула. Если уж охрана не узнала, то эти подавно могут принять за свою. Вдруг вспомнила: она в маске, а не в лохмотьях. Вдвинулась в кресло. Её же не видно: одежда и маска – всё как на Эли. Постаралась расслабиться. Про себя забормотала:

–Я Эли, я Эли. Я Эленика Тизария Кассия из рода… из рода… чёрт, как его? А! Бортоллия. Я…

Мантру прервал шелест шелков. Тучная барышня слева мурлыкнула:

–А вы постройнели, ваша светлость.

–Вот язва, – откликнулась шёпотом Эли. Спохватилась, – только ей не ляпни. – Карси и не собиралась. Всё внимание захватило плещущееся на площади озеро людей.

Все ждут.

В маске шепнуло:

–Ты чего напряжённая?

–Страшно.

Эли хихикнула:

–Знаешь, кто кого здесь должен бояться? – Карси отрицательно качнула головой. Следит, как офицеры выводят на каменный помост людей в оранжевых робах и сердце сжимается: среди семёрки в робах узнала долговязого Раша. Коренастый Шеркан пытается вывернуться из хватки двух офицеров. Кулаки Карси сжались сами собой – хоть эти гады больше никого не убьют. Такие как Карси смогут ходить свободней. Не сжиматься от каждого шороха.

Вокруг помоста на почтительном отдалении от заключённых начали роиться репортёрские дроны. Появился человек в черном с алым в пол балахоне, и толпа затихла, как только, требуя тишины, его рука в чёрном взмыла вверх алой перчаткой.

–Что происходит? – не выдержала Карси и Эли торопливо зашептала:

–Так, не дёргайся. Ты как будто на шило уселась. Это судья. Голова, видишь, капюшоном укрыта?

–Да-а.

–Это, чтобы никто не знал кто он. Правосудие, знаешь ли, должно быть безлико.

–Почему?

–Чтобы по зубам не схлопотать, – хихикнула Эли. – Не узнала? Это же красотуля.

Рядом с судьёй встал Бозвар и громким, не терпящим возражения голосом объявил:

–В соответствии с нерушимыми законами Вавилона… – дождался, пока эхо смолкнет, продолжил, – во избежание ошибок правосудия… мы собрались здесь… для подтверждения или отмены смертных приговоров… Ибо власть и ответственность гражданина священна… Ибо принципы демократии нерушимы… Ибо наш голос и наше слово – закон!.. – толпа стихла. – Мы собрались, чтобы защитить невиновных и покарать преступивших… – Бозвар дождался пока эхо стихнет и саданул кулаком в небо. Рявкнул, – мы – закон!.. Мы – закон!.. – и толпа подхватила. Дружное «Мы – закон!» понеслось от помоста по ликующей площади.

Вокруг Карси шёпотом подхватили:

–Мы закон. Мы закон.

–Эли, что происходит? – не выдержала Карси и услышала тихое:

–Си-иди-и сми-ирно, – а толпа дружно вскидывает кулаки.

Выдержав должную паузу, судья вскинул перчатку. Призвал к тишине. Обвел раскрасневшиеся лица спокойным взглядом, и площадь наполнилась неторопливо-солидным:

–Первое дело… – Невысокого лысеющего мужичка толкнули в центр и приковали к полу помоста. Судья принялся описывать серию убийств на третьем уровне. Показывает огромные голограммы происшествий, а Карси таращится на толпу. На суровеющие лица. Испуг, злость, недоверие, чувство мести, жажда справедливости, боль – вот что она увидит в лицах.

Голограмма над головами замерла, и судья повысил голос:

–Наказание в соответствии со статьей сто тридцать шесть параграф два пункт четырнадцать уголовного уложения Вавилона – смерть! Граждане должны подтвердить приговор. – Перед помостом вспыхнул огромный экран. Две огромных надписи «Доказано» и «Не доказано».

Пригревшийся в теплых лучах на ветерке народ потянулся к рукавам. К маленьким браслетикам. Защелкал. И над надписями на табло побежали вверх столбики. Карси увидела, с каким ожесточением люди смотрят на испуганного лысеющего мужичка в цепях на помосте. Еще пару минут назад, казалось, что приговор ошибка. Но, вот они – доказательства. Все их видят. Кто-то жадно впивается глазами в голограммы убийств, кто-то отворачивается, отводит глаза. Кто-то жадно следит за ползущим вверх зелёным «Доказано».

Приговорённый задёргался в панике. Завыл, – я же сознался.

–Время, – огласил судья. – Приговор подтверждён! – и толпа вздрогнула вместе с Карси: из пола помоста выскочил стальной кол. Пробил тело, разнёс лысеющую голову и скрылся, разметав сопливые ошмётки. Тело мешком осело в алую лужу. Толпа загудела. Вдалеке парень согнулся в позывах рвоты. С другой стороны несётся бодрое «Мы закон». И на большинстве лиц Карси видит согласие, облегчение. Люди переглядываются друг с другом, убеждая и убеждаясь – они сделали верный выбор. Приговор справедлив. Они все так решили!