Чем питаются упыри

Роман Годфри сбегает из Хемлок Гроув в поисках ответов на два насущных вопроса: можно ли что-то сделать с его проклятием, и как заткнуть голод, жрущий его изнутри.

Таймлайн после первого сезона.

 

Уроды. Так бы и сожрал их всех. Но вместо этого Роману Годфри приходится делать вид, что он такой же мажор и самодовольный, беспечный мудила, каким его привыкли считать эти напыщенные индюки. Настало время порядком их встряхнуть.

— Кто-нибудь был на Мауи? Что, никто не был на Мауи? — он обводит взглядом зал заседаний, но собравшиеся предпочитают либо прятать глаза, либо застывать беспристрастными масками. — Я только что оттуда. Там еще краше, чем говорят. Знакомьтесь, это — Хиалани Калакакуи…

Презентация последних достижений ученых Белой Башни сменяется фотографиями красивой девушки в бикини.

— Я ее трахал. Я ее много трахал, — комментирует Роман. — Можно здесь говорить такое?

9 месяцев назад…

Девушка опустилась на четвереньки. Худосочная и угловатая она точно была не во вкусе Романа. Еще и темненькая. Невыразительные глаза, отвисшая нижняя губа и явная лопоухость, угадывающаяся даже будучи спрятанной за сальными и лохматыми прядями волос. Странная девица тем временем повела носом, будто принюхиваясь, потом удовлетворенно кивнула и, растянув тонкие губы в зверином оскале, с нечеловеческой скоростью кинулась куда-то в чащу леса.

— Что за нах*й вообще? — потрясенно выдохнул Роман, так и не шелохнувшись. А когда он все же решил выйти из укрытия, куда отправился, чтобы отлить, то столкнулся нос к носу с еще одним странным типом. Золотистые линзы, злоупотребление пудрой и нервное трепетание крыльев носа.

"Фрик какой-то обдолбанный", — подумал Роман и молча уставился в глаза напротив. Спустя минуту игра в гляделки ему надоела.

— Ты вообще, бл*ть, кто такой? Тип смущенно улыбнулся, показав клыки.

— Ну, привет, родственничек, — ухмыльнулся в ответ Роман, — покажешь, где здесь пожрать можно?

***

В этом городе Роман Годфри не задержался. Сбежал сразу же с семейного ужина златоглазых укурков. Назвать иначе кровососов-вегетарианцев, с упоением втиравших ему идеи о мире во всем мире, всепрощении, глобальной любви и неебической гармонии, у Романа просто язык не поворачивался. Нет, сначала он честно пытался вместе со всеми насытиться сырым мясом лани, пойманной той странной девицей, но излишне заботливые взгляды напугали его не по-детски. Глюки в виде мускулистых мачо-менов, на лету перекидывающихся в волков, заставили предположить, что либо в мясо что-то не то добавили, либо вонючие якобы буддистские палочки дымились в углах гостиной не просто так.

— Сектанты какие-то. И оборотни у них ненастоящие, — бурчал голодный Роман, направляя свой «Ягуар» дальше по плутавшей меж деревьями дороге.

***

С тех пор, как чердак особняка Годфри оказался залит его кровью, а сам Роман Годфри вырвал язык своей болтливой мамаше и почти окончательно отправил ее на тот свет (отправил бы, не будь она сверхъестественным-сука-созданием), прошло не так уж много времени. Но для восемнадцатилетнего парня, еще вчера бывшего учеником старшей школы, а сегодня ставшего уже единственным наследником многомиллионной корпорации Железного Годфри, каждый ебаный день в проклятом городишке превращался в бесконечную пресную жвачку, выплюнуть которую можно было бы только перебив все население. Роман сам не понимал, что с ним творится. И никого не было рядом, чтобы объяснить, почему секс и вещества перестали быть решением всех проблем; почему ему больше хочется сожрать миловидную деваху, призывно ерзающую на его вставшем члене, чем хорошенько трахнуть ее; почему каждый видится ему не обыкновенным мудилой, как прежде, а аппетитной пищей, под кожей которой шумно бежит горячая кровь и влажно хлюпает сочная, ароматная плоть. И мальчик, с детства мечтавший стать воином, бежал из Хемлок Гроув, поджав хвост. Подобно гребаному Питеру-мать-его-Руманчеку, кинувшему его в самый критический, переломный момент жизни. Или смерти. Они оба бежали от того, что до поры до времени таилось в Романе и после его перерождения вырвавшегося на свободу. Попытавшегося вырваться. Ибо Годфри не привык сдаваться. Мысленно вооружившись фамильной секирой, постаравшись засунуть в одно место не менее фамильную гордость, он отправился на поиски таких же, как он. Не за помощью. И не, прости Господи, советом. Он желал понять — можно ли что-то сделать с его проклятием, и как заткнуть голод, жрущий его изнутри.

***

Очередные "родственнички" нашлись в городке с говорящим названием Мистик Фоллс. Вообще, Роман уже понял, что если хочешь нехуёвых таких, трешовых каникул, то надо валить не в крупные города, а в населенные пункты помельче. Сверхъестественные мудилы почему-то чувствуют себя там вольготнее, полиция сквозь пальцы смотрит на кровь-кишки-мясо, оказывающиеся где ни попадя, а люди, как и положено послушному стаду, сопротивляются своей незавидной участи разве что приличия ради.

— Ты кто такой? — женский голос бесцеремонно прервал уединение Романа со стаканом виски. Не то чтобы Годфри пытался напиться — он уже давно понял всю тщетность такой затеи, поскольку с некоторых пор алкоголь на него тоже мало действовал, — просто именно с бара ему вздумалось начать свои поиски. Вдруг бы кто сболтнул чего лишнего. Кое-кто и сболтнул — невысокая темнокожая девица, чем-то напомнившая ему почившую Клементину Шассо; та тоже избегала смотреть прямо в глаза, предпочитая разглядывать исподлобья.

Роман только вопросительно изогнул брови и выпустил густую струю дыма в лицо отчаянной незнакомки.

— Я вижу в тебе тьму. Смерть позади и впереди тебя, — выкатив белки глаз, зашептала она. — Так что, вали отсюда. И поскорей.

— Не могу, — покачал головой Роман, — я, видишь ли, кое-кого ищу здесь. А плохо прикопанный в лесу обескровленный труп подсказал мне, что я на верном пути. Так что, кончай ебать мне мозг и будь добра, намекни, где я могу найти подобных мне. И Роман позволил свету заходящего солнца блеснуть на кончиках его неторопливо вытягивающихся клыков.

— Твою ж мать.

— Именно.

***

Родня оказалась, что называется, седьмой водой на киселе. Мало того, что без заколдованных той темнокожей девицей колец они не могли находиться на солнце («Сгораем как щепки, приятель», — поведал ему за бутылкой бурбона новый знакомый Деймон, самый крутой и отвязный чувак в этом захолустье, насколько понял Роман), так еще и утолять голод предлагалось донорской кровью из пакетов, наворованных в местной же больнице («Можно бы и прям из горла, но ты бы знал, как меня задолбали бесконечные нотации этих моралистов», — Деймон махнул бутылкой в сторону притихших Елены Гилберт и Стефана Сальваторе). Роман честно попытался оценить всю прелесть четвёртой положительной, но голод не утихал, а только разрастался все больше. Кроме того, холодная субстанция скорее наводила его на мысли о том, что он употребляет в пищу нечто крайне неполезное и несъедобное, нежели единственно возможное средство против того, чтобы не начать убивать в огромных количествах. Деймон, похоже, заметил это по напряженному виду Годфри.

— Ну, пойдем, что ли, повеселимся? — лукаво подмигнув, он плавно поднялся и потянулся как после долго сна.

— Деймон! — синхронно одернули его Елена и Стефан.

— Да что такое? — притворно изумился тот.

— Мы подождем, пока придет Бонни и скажет, что ОН такое, — с нажимом сказал Стефан.

Роману этот тип сразу не понравился. Девчонка еще ничего, симпатичная, а этот… слишком правильный. Неправдоподобно правильный. Таким дай волю — первые полезут отрывать всем головы, а потом начнут причитать и винить в своих грехах кого угодно, только не самих себя.

***

Жрать трупы. Разрывать могилы и жрать гребаные трупы. Вот что эта недоведьма посоветовала Роману для утоления голода. Это вампиры, говорила она, могут обойтись лишь кровью, иным видам сгодится и остывшая донорская кровь. Другое дело упыри, к коим Бонни определила и Романа. Славянский тип неупокоенных, продлевающих свое существование за счет поедания крови и плоти людей — как живых, так и мертвых. И если Годфри не желал становиться еще и убийцей, то вполне мог поселиться где-нибудь на кладбище, с уже готовыми припасами вокруг. Жри — не хочу.

Память услужливо подкинула образ ополовиненной Лизы Уиллоуби, чей труп они с Питером потрошили как-то ночью в поиске нужных ответов на очень важные вопросы. Роман согнулся, сжав руками живот и едва сдержался, чтобы не выблевать весь свой нехитрый ужин на шикарный ковер в гостиной дома братьев Сальваторе. Деймон сочувственно похлопал Годфри по спине и молча протянул недопитый пакет с кровью. Роман так же в безмолвии отрицательно мотнул головой. Ни пить донорскую кровь, ни жрать трупы он не собирался. А это значит, оставался лишь один путь. Либо можно попытать счастья еще в одном городишке.

— Где, ты говоришь, этот бар находится? — севшим голосом спросил Роман Деймона.

— «Кровоброжение»? В Шривпорте, штат Луизиана, — ответил тот, — только на мой взгляд, даже донорская кровь вкуснее этой синтетической бурды будет. Хотя что то, что это не идет ни в какое сравнение с горячей живой кровью.

***

До Шривпорта Роман так и не доехал. Собственно, он и до Луизианы не добрался. Свернул, даже не преодолев и тысячной доли пути. Голод, спазмами скручивавший его нутро, яснее ясного дал понять: сбежать не получится. Можно сколько угодно рыскать по всей стране, устав поражаться тому факту, что старая и ни хуя не добрая Америка кишит вампирами, словно придорожные мотели тараканами, но так и не найти ни себе подобных от и до, ни ответа, который бы его удовлетворил. Ответ был. Но он-то как раз категорически не устраивал Романа. Однако спорить с голодом сил уже почти не оставалось.

Он едва пересиливал себя, чтобы в редкие остановки не бросаться на заправщиков в выцветшей на солнце форме, на потных мужиков, продающих ему сигареты в небольших магазинчиках и на не менее потных и пыльных проституток, щербато улыбающихся ему и предлагающих себя со всеми потрохами. То есть, вечно голодный демон внутри Роман страстно хотел бы, чтобы проститутки были согласны продать не только все свои дырки, но и все свои внутренности вместе с кровью, только это было не так. И сам Роман пока еще понимал это.

Красная пелена мешала не только связно думать, но и вести машину. Поэтому, едва дотянув до более-менее крупного города, Роман сдал свой столь нежно любимый «Ягуар» на платную стоянку, пообещав и ему и себе в скором времени вернуться за ним. А у кассы в аэропорте, не глядя на табло прилетов и отлетов, попросил билет на ближайший рейс.

— Ближайший вылет на Мауи, — сверившись с данными на компьютере, сухо проинформировала девушка и вернула на лицо дежурную улыбку.

— Мауи так Мауи. Ни разу там не был, — ответил Роман, пристально разглядывая шею кассирши, выглядывающую из накрахмаленного ворота рубашки. Прикрыв глаза, он явственно представил, как погружает клыки в податливую плоть, как та рвется со смачным хлюпом, и уже его рубашку заливает фонтанирующей кровью. Пассажиры в очереди вопят и бросаются врассыпную, сбивая друг друга с ног, а Роман, забывшись в экстазе, отрывает целые куски плоти и жадно, торопливо, почти не жуя, глотает их. Он вгрызается в тонкую девичью шею, чиркает клыками по позвоночнику, и к звукам оглушительно потрясающей паники, царящей вокруг, примешивается жалобный хруст костей, сминаемых под пальцами Романа.

— Молодой человек, вы в порядке? — чужой голос вырвал его из кровавых грез.

— О, не волнуйтесь за меня, — встряхнув головой и, мягко улыбнувшись, произнес он вслух, а про себя подумал: «Волнуйтесь лучше за себя». — Так, когда там вылет? Жутко не терпится побывать на Мауи и попробовать местную кухню.

***

Будь он обычным человеком, ему бы, скорее всего, удалось забыть обо всех проблемах в столь дивном месте, как гавайские Мауи. Будь он вообще человеком. Но он перестал быть любимым твореньем Божьим в ту ночь, когда едва не съел свою новорожденную дочь; в ту ночь, когда Оливия открыла ему глаза на природу его девиаций и на то, что он сотворил с Литой; в ту ночь, когда он вскрыл себе вены и почти убил мать. Почти.

Обволакивающее тепло солнечных лучей, ласкающих кожу. Шелест прибрежных волн. Умелые движения очередной случайно встреченной хорошенькой девицы с трудно запоминаемым и непроизносимым именем.

— Как, ты говоришь, тебя зовут? — спросил Роман, опустив взгляд на ритмично покачивающуюся голову с рассыпавшимися по загорелой спине волосами.

— Хиалани Калакакуи, — облизнувшись, ответила девица.

— Скажи, у тебя есть семья?

Неожиданно серьезный тон, похоже, смутил девушку. Но Роману было не до чужих душевных терзаний. Незаживающие раны от когтей и зубов собственных демонов беспокоили его куда сильнее. И голод. Непрекращающийся-сука-голод.

— Им плевать на меня, а мне на них, — наконец ответила Хиалани-как-ее-там.

— А смерть? Ты боишься смерти?

— О, глупый Питер, — звонко рассмеялась девица, — что за мрачные мысли в такой чудный день, в таком чудном месте, да еще и в компании со мной?

— Заткнись и отвечай, — голос Романа обрел сталь, которой прежде так не доставало его сердцу, — если бы тебе предложили на выбор: питаться сырой курицей или сдохшей неделю назад и прикопанной на заднем дворе, то что бы ты выбрала?

— Сырую, — прозвучал механический ответ.

— Сырую, значит? Ладно, иди сюда.

***

Он ее трахал. Он ее много трахал. Бесконечно долго вылизывал сначала шею, особенно задерживаясь на пульсирующей жилке, изо всех сил борясь с желанием не выхватить из несчастной девицы сразу цельный кусок мяса; спускался ниже, ловя языком темные бусины сосков, слегка прикусывая их, пока сердце Хиалани стремительно стучало, словно моля, чтобы он поскорее вырвал его и сожрал — такое жаркое, сочное, живое. Но Роман держался. Пока держался. Балансируя на грани, он любовно, почти трепетно зацеловывал вены в паху, едва видные под загорелой кожей; проталкивался языком внутрь горячего лона и даже с закрытыми глазами отчетливо видел, осязал, как там все алеет в ожидании его, как приливает кровь. Роман сходил с ума от мускусного аромата женского тела и почти ощущал в себе жизнь, сбивчиво танцующую под тонкой преградой, которую так легко преодолеть, достаточно только…