Топь

Ольга была очень довольна своим убежищем. Пространство вдоль стен было заставлено металлическими стендами с аппаратурой. Чёрные стрелки под застеклёнными мутными окошками бессильно прилипли к нулевым отметкам. Ольгу, впрочем, мало волновал функционал помещения: оно было достаточно укромным, тут не было слышно истерических воплей всяких нервических девиц – и на том спасибо. А ещё тут обнаружилось крутящееся кресло на колёсиках.

Сгрузив ненавистные тяжёленные баллоны огнемёта на пол, Логунова уселась в кресло так, чтобы видеть прикрытую дверь. Уже пятый час. Ольга одёрнула рукав, пряча яркие пластиковые часики, подарок блудливого Игорька. Интересно, он их с кого-то экспроприировал или честно купил? Девушка покачала головой, поёрзала и положила ноги на стенд. Эх, не о том думаешь, Логунова. На работе уже пару раз бы перекусить успела, а здесь, видимо, предполагается, что будешь одними колёсами питаться.

Она порылась по карманам в поисках хотя бы завалящего сухарика, но нашлась только таблетка, выданная аспирантиком про запас. Ольга задумчиво покатала гладкое белое зернышко между пальцами, рассмотрела его со всех сторон в неярком желтоватом свете. Никаких обозначений не проштамповано. Травят их каким-то несерийным продуктом. Ольга настороженно замерла, прислушиваясь к себе. Хоть убей, но она не ощущала себя как-то иначе, чем обычно. Шипящая, сгорающая пурпурно-зелёная масса, бьющаяся в каркасе вышки, конечно, то ещё нервное зрелище, но теперь хотя бы понятно, как эти штуки уничтожить. Ольга вытянула руки, удовлетворённо хмыкнула, не заметив ни малейшей дрожи, и сунула резервную таблетку в рот.

За дверью беспорядочно протопотали, и раздалось визгливое «мама-а!» Отчаянный зов о помощи удостоился рявкающего баса старшины. По уровню опять затопали – видимо, проводилось срочное расследование. Наберут идиотских малолеток, которые от собственной тени шарахаются, а потом пожинают плоды. Логунова покивала своим мыслям, скорбя о состоянии культуры срочной службы на альфе, и расслабленно прикрыла глаза под убаюкивающее гудение лампы под потолком.

 

Вздрогнув, она выпрямилась, стыдливо закрыв рот. Нет ничего более глупого, чем дремать, запрокинув голову и раскрыв варежку. В лившемся из высоких окон солнечном свете парили пылинки и стояло пчелиное гудение, какое бывает в зале, где собралось много народа, но все честно стараются вести себя тихо. Ольга проморгалась, с удивлением обнаружив себя на последнем ряду большой аудитории. Большинство студентов сидело, склонив головы над бумажными учебниками. Стену далеко внизу занимало полотно доски. Фигура преподавателя совершенно терялась на этом зелёном фоне, испещрённом белыми формулами и графиками.

Логунова с любопытством подалась вперёд. Её родной городишко, конечно, был затерянной на севере дырой, но даже там школа нашла финансирование, чтобы снабдить каждого ученика убитым планшетом с доступом к образовательным сегментам Сети. Что тут тогда за деревня? Соседка Ольги сосредоточенно перерисовывала чертёж на доске в тетрадь. Свет бликовал на гладких тёмных волосах, забавно колебались розовые крылья бабочки на заколке.

Заворожено глядя на сверкающие на крыльях криво наклеенные стразы, Логунова не придумала ничего лучше, чем пихнуть незнакомку в бок и спросить:

– Где я?

Студентка подняла взгляд. Чистая светлая кожа, миндалевидные ореховые глаза, прищуренные от солнца.

– Это моя жизнь.

Пылинки, тетрадки, розовые стразы с шорохом книжных страниц затопил солнечный свет, и всё исчезло.

 

Ольга очнулась, подпрыгнув на очередной выбоине, и вцепилась руками в сиденье. Об стекло цокали красные коралловые чётки, лился тихий ручеёк новостей из магнитолы, кружил сизый сигаретный дым, да строго посверкивали золотом образа, наклеенные на скрипучий пластик торпеды. Через узкое, как амбразура, стекло, виднелась часть капота и вихляющие колеи просёлочной дороги. Логунова, конечно, не была экспертом ни в Предсвятых, ни в автомобилях, но у неё возникло стойкое подозрение, что ни образа, ни марку машины она не узнаёт.

Рука водителя подкрутила колёсико приёмника. На загорелом до черноты предплечье красовались несколько коротких белых шрамов.

– Слышишь? Передают про «напряжение на границе». Здесь скоро такое дерьмо начнётся, а ты уезжать не хотела, – буркнул спутник, даже не глядя в её сторону, и выкинул окурок в окно.

Водителю лет тридцать, жёсткие волосы тронуты сединой, в правом ухе болтается вычурная серьга с гладким тёмно-красным камнем.

– Эм-м… – Ольга с трудом оторвалась от разглядывания своего спутника и спросила: – Кто ты?

Он обернулся, удерживая обмотанный изолентой руль одной рукой, снял тёмные очки, зыркнул неожиданно светлыми глазами и пожал плечами:

– Какая теперь разница.

Салон, алые бусины коралла и золото окладов осыпались с шелестом травинок, царапающих по дну автомобиля.

 

Она разлепила веки. Задремать, привалившись к столбу, сидя на жёсткой деревянной лавочке, было не лучшей идеей. Ольга вышла из тени козырька. Вдаль, насколько хватало глаз, уходили рельсы, размеченные жёлто-чёрными вешками-столбами. Васильковое небо над ними расчерчивали провода.

Пустой перрон дышал нагретым бетоном, тёплый ветерок приносил запахи цветущих деревьев. Сиял пронзительно-синим выпуклый глаз семафора. От соседней платформы с едва слышным гудением отходила бело-голубая лента вагонов. В краеведческом музее Новой Москвы, в который Ольга как-то ходила с подружками, на двадцати метрах рельс умещался только электровоз, электричку целиком ей до этого видеть не доводилось.

Логунова сама не заметила, как вышла к прилавку с выпечкой. Она порылась по карманам, рассеянно изучила увесистые ртутно-блестящие кругляши монет с квадратным отверстием посередине. Завёрнутая в промасленную бумагу булочка особого доверия не внушала, но есть хотелось невыносимо.