Топь

Не хотел сгущаться,

Остальные сумерки

Стали возмущаться...

Э.Успенский

Под старым хламом покоятся дурные испарения.

Не надо взбаламучивать топь.

Ф.Ницше «Так говорил Заратустра»

Год 2252.

ТОПЬ

Пролог

Ржавые воротца качнулись, протяжно скрипнув под рукой. Проверив, заперта ли задняя калитка, молодая женщина поспешила через участок обратно на тёплый свет лампы над крыльцом. Ноги скользили на влажном грунте, путались в нежных плетях вездесущего вьюнка. Сегодня шёл дождь, и ночью ещё соберётся – вон, как на горизонте полыхает. Тонко пахло влажной травой и ночными цветами – светлые звёздочки усеивали живую изгородь – она не помнила, чтобы в какой-либо из прошлых годов они цвели так обильно. Холодное дыхание ветра с реки ластилось к голым плечам. Магниевая вспышка зарницы вычертила костлявые ветви засохшей сливы, клеёнчатую скатерть на столе, приспособленном под садовый инвентарь, и пушистый хвост позабытого дочерью на улице Волчка.

Она прижала игрушку к себе, смахивая приставший к ней растительный сор, сдёрнула с верёвки полотенце, чтобы не вымокло в грозу, бездумно понаблюдала за мельтешащим танцем мошкары вокруг светильника и заперла дверь в сени, брезгливо поддев ногой и выкинув за порог холодную змею поливочного шланга. Зацепив краем глаза шебуршение в углу, женщина помогла мохнатому серому мотыльку выбраться из паутины в углу оконной рамы. Спасённый от одной незавидной судьбы, тот тут же кинулся приступом на горячий бок лампы.

Изба дохнула уютным теплом. Внутри царил красноватый полумрак от лампы под абажуром, да сонно бормотало радио. Она быстро допила капли молока, оставшиеся в кружке, утянула засохший кусок сыра с тарелки и, жуя, прошла на половину дочери. Свернувшаяся клубком в изножье кровати здоровенная овчарка встопорщила уши.

– Мам, а я Тузика не выгнала, – заявила Оля, гордая самоуправством, и укрылась одеялом с головой, дерзко сверкая тёмными глазами.

– Конечно, кто ж, кроме него, грязи в дом принесёт, – со вздохом согласилась мать, вручая игрушку владелице, и потрепала жёсткий тёплый мех пса.

– А мы радио слушали, пока тебя не было.

– Что говорят? – она скинула сандалии, с наслаждением ощущая под ногами гладкие крашеные доски.

Оля на мгновение зажмурилась, припоминая:

– «А-ви-а-ци-он-ные удары по Изыл-Сурту», – старательно процитировала она. – И анекдоты, но они несмешные, я тебе пересказывать не буду.

Женщина подошла к радио, вколачивая шаги в прохладный пол. Убаюкивающее журчание прогноза погоды оборвалось на полуслове. Чёрная змейка провода выскользнула из розетки, тень безвольно закачалась из стороны в сторону по белёной  стене, как повешенная.

– Это далеко-далеко на юге, да? – спросила Оля, приподнявшись на локте.

«Далеко-далеко. Но ближе, чем было месяц назад».

Она потрепала дочь по гладким густым волосам.

– Да. Ужасно далеко. Ложись давай. Что тебе рассказать?

Оля подпрыгнула, пихнув расслабившегося Тузика.

– Как маленький просидел в бидоне!

Сетка кровати скрипнула под её весом, когда она села на краешек кровати ближе к дочери.

– «Как обычно у реки в ночь сгущались сумерки. Где-то там они ютились, потом взяли и сгустились…» – женщина прикрыла глаза, отдаваясь сонному живому теплу, – «Один сумерк маленький не хотел сгущаться, остальные сумерки стали возмущаться…»