Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 26 из 71

– Надеюсь, хоть беляши со мной говорить не будут, – жуя, невнятно пробормотала Ольга, ощущая дрожь платформы под ногами.

Свист чуть не заставил Логунову подпрыгнуть. Тень накрыла платформу. Под мерный, как метроном, перестук тащилась змея военного эшелона. Свистнув-вздохнув ещё раз, поезд остановился.

– Ну, встал тут! Придётся теперь по верхнему переходу тащиться!

Ольга отвлеклась от разглядывания графитово-серых танков.

– А что здесь происходит?

– То, что было, – раздражённо буркнула продавщица выпечки, перекладывая товар.

Полосатые столбы, серые танки и яростно сверкавшие под солнцем рельсы заволокло клочьями белой мути под свист гидравлических узлов.

 

Раскатистый храп ввинчивался в мозг. Ольга недовольно перевернулась на другой бок, в отчаянии прикрыв уши тощей подушкой. Пружины койки протестующе скрипнули. Шерстяное одеяло грязно-бордового цвета нещадно кололось. Храп не умолкал, обогатившись присвистом. В воздухе струился ни с чем не сравнимый больничный дух.

Логунова раздражённо отбросила одеяло, одним движением села на кровати и спустила босые ноги на холодный кафельный пол, с удивлением осознавая, что одежды на ней нет от слова «совсем». Ещё большим потрясением стала картина раскинувшегося на соседней койке в позе морской звезды тучного мужика в нарочито-театральном «сельском» костюме. Посконная морская звезда и служила источником зверского храпа. На ещё одной кровати скрывался за газетой третий обитатель палаты.

– Ой, – выдала Логунова, резво подтянув одеяло к себе.

Из-за раскрытой газеты выглянул дедок.





– Одно и то же пишут, – посетовал он, обрадованный появлением собеседника. – Я ещё помню времена, когда мы к ним как к себе домой ездили, а теперь вот, «зона отчуждения на границе в пятьдесят километров шириной», – он посмотрел на Ольгу из-под помятых очков в тонкой проволочной оправе, видимо, ожидая её комментариев на этот счёт.

– Какой сейчас год? – брякнула Логунова, нервно комкая одеяло.

– Вот это ты отдохнула, мать! – развеселился собеседник, зашуршав страницами. Ольга крепко задумалась, хочет ли она получить ответ на вопрос, что делает абсолютно голой в вытрезвителе. – Сейчас гляну, но ты учти, газета старая, так что за достоверность предоставленной информации, как говорится, не ручаюсь… о, кроссворд неразгаданный! «Вид комической поэзии», семь букв по вертикали?

– Пирожки! – выдала Ольга.

– Девы ныне необразованные, жуть.

Серые простыни и пожелтевшую газету стёрло тряпкой, вымоченной в фенольном растворе.

 

Полдень разморил, и Ольга, потягиваясь, выбралась из гамака. Желтоватые валики сена на кормовом поле издали казались игрушечными. Синеву неба перечёркивали крест-накрест конденсационные крахмальные полосы. До одурения сладко пах ветер с нагретой степи, шелестя листьями на ветках старой сливы. Впрочем, это с тем же успехом могла быть яблоня. Или, скажем, абрикос. В плодовых культурах Логунова тоже не особо разбиралась.

Поддавшись желанию выдуть, как минимум, бутылку холодного молока, она нырнула в прохладные сени. Оттуда выбежала, радостно виляя закрученным хвостом, здоровенная дворняга, в предки которой, вероятно, затесались кавказские овчарки. Собака запрыгала, положила лапы на плечи Ольге и лизала лицо розовым шершавым языком.

– Тузик! – расчувствовалась Логунова, зарываясь пальцами в густой тёплый загривок пса. У неё в детстве жила похожая дворняга.

Новонаречённый Тузик прекратил слюнявиться.