Страница 19 из 67
«А перед тобой, Доминик? Ты сильно отличаешься от нее?»
– Что вы хотите, леди Фортугарова? – он спросил как мог ровно.
Ярко накрашенные губы вдруг дрогнули, она неловко и некрасиво вытерла глаза, размазывая косметику еще больше.
– Мне нужна его помощь. Не мне… моему брату. Руслану.
Руслана Доминик помнил. Совсем еще подросток, еще и выглядящий младше своих лет, темноволосый, красивый, как и Алиса – они были похожи, но старшей сестре досталось больше здоровья, яркости, жизненной силы.
– Он сходит с ума от этих цетских таблеток, – она грубо выругалась, глотнула чай. – Сначала он вроде вас… строил из себя… а теперь ради них готов на все, хоть с цетом, хоть с собакой… мне кажется, он не помнит и не понимает, как его зовут, кто я…
Чай пролился, чашка упала набок на блюдце.
– Я говорила, нельзя сопротивляться, не согнешься – сломают … вот и сломали…
Доминик накрыл ее руку ладонью.
– Ему... сколько лет?
– Пятнадцать. Было, когда все началось. Я ненавижу просить… Форратьер, что угодно, возьми меня, возьми золото, хочешь, убью кого-нибудь, возьму на себя любой твой грех… только дай мне поговорить с доктором. Он, говорят, все может. Мертвых поднимал. Разорванных в куски.
– Тише. Леди Алиса, не надо ничего. Я сам его попрошу. Он поможет.
– Я не могу на это смотреть. Милосерднее было бы пристрелить, но я и этого не могу. Он как больная собачонка… только вот без хвоста и кусаться не умеет больше… Я его кормлю, он бы уже умер, если бы не…
Она закурила, откинулась назад на диванчике, длинно выдохнула дым.
– Вам повезло с хозяином, я вижу. Нам – нет. Расслабиться любит, сука. С ним, со мной, с обоими. С адъютантом своим. Красивое любит. Руслан ему уже... не очень и нравится. Слишком… как он сказал... облезлый. Но не отпустит. Жадная мразь.
Доминик обнял ее, не думая, что скажет Вивьен, если та войдет и увидит. Вообще не думая. Алиса положила голову ему на плечо, он чувствовал, как она дрожит.
– Эти … в горах… вообще не знают, как мы здесь живем. Им легче.
– У них свое выживание, леди Алиса. Им не легче.
– Легче. Ты что думаешь, я его не видела?!
Говорили, что жених Алисы Фортугаровой ушел в горы. Стефан Форкаллонер. Его семья осталась под цетами, и он отрекся от фамилии. Ивонна, Айви, его сестренка, болезненная, нежная, обожающая брата, исчезла в день его ухода. Боялись, что покончила с собой.
– Почему он не пришел за вами?
– Пришел. Только сначала он шел за головой моего отца. Я и встретила его плазмотроном в морду. Удивила… Он назвал меня цетской шлюхой и ушел. Я, видите ли, по его мнению, должна была покончить с собой. Как в романах. Упасть грудью на кинжал. Не слезая с того самого кресла, где первый цет меня поимел! Форратьер… у тебя выпить что-то крепкое есть? Надо не убить никого сегодня…
Он налил ей рома в чайную чашку, Алиса отпила легко и жадно, как воду в жаркий день.
– Легко говорить – если со мной такое случится, убью себя. А жить хочется. Хочется, Форратьер. Только жизнь как в аквариуме, вроде жабры не отрастила, а вроде как-то и плыву пока… болтаюсь… не задохнулась. Потому что хочется. И в грязи, и на улице, и под цетами.
– Я знаю. Я ведь тоже живу.
– Только эта твоя пока чистенькая.
– Пусть так и останется. Не надо, леди Алиса. Лучше я за нее расплачусь. И она ничего не знает. И вы ей не говорите.
– Не любит правду? – Алиса рассмеялась презрительно и зло. – Ладно… Мне плевать на эту девчонку. Чем я могу заплатить? За встречу?
– Я уже сказал вам: ничего не надо. Я сам поговорю с ним. Как можно скорее. Я вам обещаю.
Алиса смеялась и отказывалась, но Доминик сам отвез ее домой – она с трудом шла до кара, тонкие высокие каблуки подворачивались. Когда она скрылась в замке, он долго смотрел на светящиеся картины по его стенам – их замок был уже несравнимо более цетским, чем Форратьеров. И даже чем дом доктора.
Картины менялись. Бамбуковая роща. Журавли над озером. Полураскрытый лотос. И вдруг – барраярский сад, привычный розарий и полудикие деревья, горбатый мостик через ручей. И снова – лотосы.
Почему-то очень захотелось плакать. Впервые за последние лет шесть.
Доктор прибыл на следующий день ближе к вечеру, уставший и молчаливый. Он пошел к себе, не зайдя к своим барраярцам. Доминик пожал плечами, сварил грог, налил в две кружки и пошел к нему сам.
– Я сразу скажу, что у меня есть просьба, – он поставил кружки на низкий столик. – Потому что если я скажу это не сразу, будет выглядеть, будто я … подлизываюсь.
Дани показал ему на диван рядом с собой:
– Садись и говори. Я не хочу ни есть, ни пить, спасибо. После того, как я насмотрелся на отбитых у ваших повстанцев пленных… я уже говорил, что ненавижу паззлы?
– Что с ними? – Доминик почему-то сам не знал, за кого он беспокоится – за каких-то пленных цетов или за тех, кто в горах, так что вопрос был более чем расплывчатым.