За Барраяр!

– Это грелка, – обиделся Доминик. – Для зимних ночей. Заверну и положу тебе… вам под ноги.

– А… хорошо. Что ты ему сказал? Что-то страшное? Он сказал, что я вложил в тебя свое отражение… он не верит в ваш разум, как раньше не верили, что земля вертится вокруг солнца.

– Ничего. Правду. Я мало говорил, – грелка, укутанная старым одеялом, проследовала на диван. Пожара не случилось, ожогов тоже, и Дани расслабился.

– Теперь я вам руку намажу мазью. Наша няня делала. Она разбиралась в лекарствах. У нее было шестнадцать детей, и много выжило… десять, что ли… или двенадцать даже…

Звякнула притертая пробка тяжелого флакона. Дани повел носом.

– Жир... с перцем?

– Лежите вы спокойно.

Мазь легла на поврежденное запястье толстым ровным слоем. Доктор прикрыл глаза.

– Ты не боишься за жену? Ей будет плохо проснуться одной. И я на твоем месте не доверял бы старым слугам. Быть с нами – значит разделить наш страх получить пулю в спину или нож в горло.

– Ее не тронут. Барраярцы не воюют с женщинами. – И все же Доминик насторожился.

– Я видел, что сделали с женщиной одного гем-лейтенанта. Чтобы, как это у вас говорят, мутанта не родила. Он думал, что я бог… сшивать порезанное в куски тело.

– Сшили? – очень тихо спросил Доминик.

– С детства не люблю собирать паззлы. Но мне их подсовывают раз за разом.

Дани вспомнил ту криокамеру, оформленную как «рядовой третьего сословия Йи Рой». Он говорил сейчас лишнее, но внимательный взгляд Доминика требовал продолжения.

– Он дезертировал и забрал ее. Они улетели по документам мертвых с планеты к черту. А мне пришлось взорвать картотеку.

– А вы… человек, – Доминик сказал это после минутной тишины. И неловко, но крепко обнял доктора поверх одеяла. – И я… человек.

– Ты жук… в муравейнике. Ты напугал аута, мальчик… но тсс…

– Спи. Я к ней. – Доминик хотел сказать что-то еще, но повернулся и молча вышел из прогретой комнаты.

Глава 5. За тех, кого приручили!

Дождь со снегом зарядил на несколько суток подряд, и камины плохо прогоняли стылую сырость начала зимы. Вивьен укрывала в саду розы и отчаянно простудилась. Она спала после горячего чая с медом, когда Доминику сообщили, что леди Алиса Фортугарова желает его видеть.

Доктора не было уже сутки – что-то срочное в госпитале. Их жизнь практически втроем за три месяца вошла в колею странной, больной привычки. Когда Дани был в замке, вечером или ночью Доминик шел к нему, послушно принимал безвкусное успокаивающее и ложился на сложную механизированную цетскую кровать, которую перевезли сюда. Кровать покачивалась в ритме волн и проигрывала расслабляющую музыку. Доминик смотрел в потолок или в вышитые на шелковом белье лотосы и какое-то время просто не думал. Потом уходил к Вивьен.

Вивьен ни о чем не догадывалась.

В последнее время Доминику снились странные сны, очень яркие, больные. В них капли дождя превращались в алые, желтые, лиловые прозрачные пузыри, падали снизу вверх, кляксами размазывались по серому зимнему небу. Розы в цветнике скалились хищными клыками, с них капала кровь, собиралась ручейками, вычерчивая фамилии – Форратьер, Фортугаров, Форкаллонер, Форкэррис. Черно-белый аут шептал «ты мне не нужен, Доминик Форратьер», и чьи-то руки в бальных перчатках разрывали пополам портрет робко улыбающейся Вивьен, одетой лишь в свои распущенные волосы. Дядя – Огюст Форратьер – подзывал его медленным жестом затянутой в перчатку руки, и не идти не получалось, а вторая рука дяди сжимала хлыст, и лицо его превращалось в искаженное, мертвое лицо доктора. Из этих снов трудно было просыпаться.

Сейчас он смотрел в окно, как леди Фортугарова идет от своего кара – модного, алого и уже помятого. Под распахнутыми мехами она носила плотно обтягивающий тело шелк со сложным чужим рисунком – желтые цветы и павлиньи перья. Глядя на нее, Доминик невольно вспомнил: в городах возле злачных мест стали прохаживаться девушки и даже юноши, барраярцы, в одежде неловко подражающие цетам, ярко накрашенные и рисующие помадой на щеке цветок. Их называли «хризантемки». Гемов они забавляли.

Он распорядился подать чай в библиотеку. От гостьи пахло тяжелыми, сладкими благовониями, яркий макияж успел размазаться – должно быть, от дождя. Шелковый подол потяжелел, набух грязной водой.

– У меня к вам деловое предложение, – она смотрела прямо, жестко, по-мужски. – Мне нужен ваш покровитель.

– Если вы о докторе, то в замке его нет, и он не отчитывается мне, когда будет.

– Да ладно! – она рассмеялась смехом, странно похожим на плач. – Вашу близость не обсуждает только ленивый – по крайней мере, из цетов. Гем-лорд слишком привязан к своей местной зверушке. Он не мог не сказать вам, когда вернется.

Доминик вдохнул, выдохнул и, в общем, справился с желанием вылить весь чай ей в глубокий узкий вырез. Это был еще мамин фарфоровый изящный чайничек, и мамины вещи не заслужили стоять на столе перед этой… этой…