Страница 17 из 67
Доминик развел в камине огонь, подтащил поближе кресло-качалку, принес и набросил на него выделанную овчину и зимнее стеганое одеяло в веселый мелкий цветочек:
– Садитесь сюда. Грейтесь.
Доктор послушался молча, зябко натянул одеяло на себя. Глаза казались черными от расширенных зрачков. Доминик у кого-то уже видел такие.
У себя. В зеркале. После того успокоительного.
– Вы пили? – все же задал он глупый вопрос.
– Пил? Нет. Есть другие средства. Помогающие нервной системе тратить меньше времени на глупости.
– Что он с вами делает? Этот… ненастоящий?
– Ненастоящий? – Дани не переспросил, кого барраярец имеет в виду. – Он настоящий, Доминик. Я его врач и знаю об этом больше других.
– Он как раскрашенная кукла. Мне противно от него.
– Ты всех нас… как бы это сказать… любишь одинаково. Его жизнь расписана по правилам идеальной гармонии. Он подбирает к ней цвета… запахи… вещи… людей.
– И вас?
– Я неудобная вещь, Доминик. Свидетельство того, что совершенству нужна настройка. Знак несовершенности совершенства.
Он говорил, четко артикулируя, словно со слабослышащим. Доминик коснулся его руки – холодная.
– Хотите грога?
Дани посмотрел вопросительно.
– Ну это чай с ромом. И не только. У нас семейный рецепт есть…
– Меня сейчас устроит даже чай с цианидом, лишь бы горячий и сладкий.
Доминик пошел на кухню сам. Грог ему раньше случалось варить только на костре во время осенних охот – придымленный, жгучий, мгновенно согревавший. Черный перец с гвоздикой медленно раскрывался в кипятке … мед… яблоко… черный горький чай… чабрец из полотняного мешочка… «Ром кроет чай, как жеребец кобылу… Так что лей его последним, Доминик, и смотри в оба, чтоб не закипело», – уже хмельной, командный голос дяди. Нет, нет, нет, он в горах, и о нем я не вспоминаю. Особенно в эту ночь.
Доктор так и сидел перед камином, кружку с грогом он принял в ладони, не боясь обжечься, и пить стал сразу, легко, будто воду.
– Знаешь, с чего начиналась Цетаганда?
Доминик покачал головой и сел на пол возле кресла. Ему нравилось смотреть в огонь.
– С мечты, Доминик. Все люди Старой Земли умели мечтать, но им было тесно. Тогда они отправились покорять космос. Кто-то нес с собой тягу к исследованиям и свободе, такой, что за охраной чужой свободы впору потерять свою. Кто-то мечтал зарабатывать деньги на любом космическом мусоре и за постоянство и ум пользоваться поддержкой других. Кто-то мечтал о свободе от любых законов, кроме закона силы, и страдал по временам пиратов. А те, кто открыл систему Ро Кита, мечтали о сверхчеловеке. Такая старая мечта маленьких упрямых людей, которым полтора тысячелетия не хватало риса на обед…
Его голос становился менее четким, плыл, смазывался – но он продолжал говорить, запивая жгучим грогом.
– Прошлые боги наших предков были похожи на людей. Но красивые. Бессмертные. Всемогущие.
– И вы хотите быть такими же, да?
– Идет постоянное совершенствование генома новых поколений. Мы – еще люди хотя бы по генотипу. Ауты уже нет. Божественное, за которым гонятся, остается таким, пока недостижимо… Аут-лорд никогда не станет богом, потому что он может меня убить с той же вероятностью, что я его... Мы разработали столько систем убийства эмоций и перевода их в рациональное поле, но любовь к человеку мы считаем атавизмом, а к власти – достоинством. Понимаешь, Доминик? Вот… а я не понимаю!
– Пойдемте-ка, я вас провожу лечь…
– Чувства вещь непрочная, но делают нас прочнее, понимаешь?
– Я-то понимаю. Давайте руку.
– Почему? Слабости. Иррациональности. Это... как мутации делают вид более способным к выживанию.
На его запястье виднелась налитая красным полоса, которая назавтра превратится в синяк. Следы связывания.
– Это еще что такое? – Доминик развернул доктора к себе, как старший младшего. Похожий след был на шее. И на второй руке.
– Лорд Рейтан Джияджа любит древнее искусство шибари, но помимо этого любит экспериментировать с материалами. И не всегда то, что приятно эстетически, удобно для тела.
– Я не понял.
– Искусство связывания… вы связываете человека, чтобы он не убежал, а есть древнее искусство, в котором человека обездвиживают связыванием ради взаимного удовольствия. Просто взаимность удовольствия – момент расплывчатый и условный.
– Да он гребаный извращенец, этот твой лорд! Я хоть пленный, а ты-то свободный и его соратник! – опомнившись, Доминик все же довел Дани до дивана, бросил туда одеяло и овчину. Комната прогревалась. Завтра надо устроить его удобнее. Удобнее… есть же грелка.
Дани с нарастающим беспокойством смотрел из теплого кокона одеяла, как Доминик греет в камине некое подобие лопаты на деревянной ручке.
– Это какое-то орудие пытки?