За Барраяр!

Доминик сел рядом с ней на край кровати. Вся его жизнь стала танцем отражений, и этот момент отражал тот, другой, когда он впервые пришел к доктору отдавать долг. Только сейчас долг отдавали ему. Женщина платит за защиту мужчины своим телом, так устроен мир. Какое кривое отражение…

Он мало знал о телесной любви. Почти ничего. Наверно, единственное, что он мог бы сказать о ней – что это боль одного человека и наслаждение другого одновременно. Ему не хотелось спрашивать себя, почему для него это всегда было так.

Она сама взяла его за руку и притянула поближе.

– Тебе рассказывали, что должно произойти? – Доминик не имел ни малейшего представления, что об этом могут знать ей подобные.

– Немного. Совсем. Я знаю, что будет больно, и что терпеть боль и неудобства – долг леди. И что будет… ну, кровь, – Вивьен смутилась. – Ты не думай, у меня еще не случалось. Этого. Цеты только шутили и пугали, но нет, ни разу…

Доминик обнял ее, прижав растрепавшуюся уже голову к своему плечу.

– Я не винил бы тебя, даже если бы случилось. Правда.

Вивьен притихла, прижалась. Сердце у нее стучало часто. Она положила теплую ладошку ему на грудь.

– А у тебя реже бьется… почему?

– Потому что ты маленькая. У маленьких птичек и маленьких собачек сердце бьется чаще, чем у больших.

Она тихо засмеялась, запрокинув голову и глядя на него, и тогда Доминик впервые ее поцеловал. Свадебный поцелуй не считался, он был таким же ненастоящим, как это все. Все, кроме руки Вивьен в его руке.

Это тоже танец отражений – одно тело отражает другое, изучая, понимая, подстраиваясь. Доминик боялся воспоминаний о том, что происходило по ночам в комнате доктора, он понимал, что если нахлынет эта память – он ничего не сможет сделать с Вивьен. Но нет, наоборот… словно чистая вода смывала все то, что было, и оставляла за собой чистоту.

Она была теплой, нежной и робкой, но за робостью он чувствовал ее ответную тягу, больше любопытство и симпатию, чем желание.

Когда она болезненно вскрикнула, он пересилил себя и отстранился.

– Прости, девочка. Это все. Уже все. Больше ничего плохого не будет.

Она осторожно прижалась к нему, положила голову на плечо.

– Это и было… самое главное?

– Ну… да.

– А знаешь, мне даже понравилось все, кроме самого главного. Почему так?

Доминик совсем не знал ответа на этот вопрос. Поэтому просто молча лежал и чувствовал ее дыхание на своем плече. Потом маленькая ладошка снова начала исследовать его тело.

– Осторожно, – он засмеялся.

– Ой, а почему это… оно меняется в размере?

– Во-первых, сейчас лучше убери руку. Положи куда-нибудь выше. Нет, еще выше. Вивьен! Ну да, так… Во-вторых, ну потому что так устроено. Когда мужчина с женщиной, то это становится больше.

– А знаешь, это похоже на разборную трость моего дяди… – она фыркнула совсем по-девчоночьи.

– А знаешь, веди такие беседы с дамами. Я покраснею. Я не могу говорить об этом с леди.

– Даже со мной?

– Тем более с тобой.

Теперь засмеялись они оба. Как-то легко, как тогда, пока еще был мир.

Вивьен повозилась еще, засыпая.

Когда ее дыхание стало ровным, Доминик осторожно выбрался из постели и укрыл ее потеплее. Тщательно прикрыв за собой дверь, вышел на узкий балкон с отцветающими плетьми мелких роз. Дождь холодил обнаженную разгоряченную кожу.

Его ждала вторая часть этой брачной ночи.

Комнату доктору не подготовили – Доминик вспомнил это, пока искал его. Новоиспеченный граф Форратьер должен был распорядиться об этом и, конечно, забыл. Незнакомая служанка из новых, долговязая девица с большими руками, косноязычно от робости сообщила, что «лорд инопланетник под лестницей». Доминик искренне понадеялся, что все же имеется в виду последняя комната в коридоре второго этажа, возле которой действительно начиналась неудобная, но красивая в своем застывшем стремительном кружении винтовая лестница.

Он постучал в дверь, сам не зная, зачем пришел. Его не обязывали. Он даже не знал, что Дани приедет так скоро.

Доктор открыл сразу. Что-то в его лице и движениях было странно. Неужели много выпил на приеме? Но нет, вином не пахло. Зато благовониями пахло так, словно он выкупался в смеси пачули и сандала.

– Доминик? – Дани искренне удивился. – Ваши обычаи выгнали вас из постели посреди ночи? Что-нибудь вроде «барраярская жена должна спать с мужем, но спать рядом с мужем она не должна»?

– Нет, я просто так, – Доминик подумал, что часто не отличается красноречием от той самой служанки. Дани посторонился, и Доминику стало видно, что в его движениях не так – доктор берег правую руку.

Комната была чистой, стылой и нежилой. На диване сиротливо лежала подушка с вышитыми пестрыми птицами. Камин не горел.

– Вы решили замерзнуть насмерть? Камин вам разжечь?

– Камин… наверно, – Дани говорил преувеличенно четко. – Я не умею этим пользоваться. Только здесь я понял, насколько мой замок уже не барраярское здание.