Страница 80 из 110
Во время небольшой заминки, вызванной установлением порядка в зале и консультацией Штолле с Кузиным, мне удалось перекинуться парой слов с Измайловым.
– Где же сейчас Елена Аристидовна? Вам удалось её привезти?
– Здесь всё в порядке: Смородин отправился в суд пораньше, и поэтому я беспрепятственно забрал её из дома. Пока идёт дознание, что произошло в последние часы жизни Оленина, она не нужна: обвинение всегда оставляет козыри на сладкое, а муж Смородиной – самый предвзятый свидетель, настроенный против Татьяны Юрьевны. Здесь рядышком, на Литейном, есть Сергиевская артиллерийская церковь, и Елена Аристидовна решила зайти туда, чтобы поставить свечку за здоровье и благополучие нашей подзащитной. Удивительно, что в одной семье уживаются такие разные люди… Впрочем, каждая несчастливая семья несчастна по-своему.
– А мамзель Симочка?..
– Как вы знаете, её сопровождает Данила. Зная породу людей, подобных Симочке, я предположил, что бесплатное посещение трактира придётся ей по душе. Проводив Смородину до церкви, я возвращался, поглядывая в витрины встречных кафе, и не ошибся: в небольшом заведении «Монплезир» мне удалось заметить Данилу и барышню Фельзен, дегустирующую орехово-фруктовое пирожное с чаем. – Лев Николаевич сопроводил свои слова улыбкой, но я-то знал, как недёшево обходится нам «бессловесная» свидетельница.
Наконец, Штолле попросил выйти доктора Рейля. К свидетельскому месту прошествовал высокий господин в светлом костюме весьма примечательной внешности, отвечавшей моим представлениям о враче с богатой практикой. Его римский профиль, высокий лоб с небольшими залысинами, внимательные голубые глаза и мягкие, выверенные движения оставляли приятное впечатление. Доктор назвался Александром Васильевичем Рейлем, семейным врачом, и принял присягу. Он рассказал о своей роли в происшедшей драме: о том, как его вызвали ночью в квартиру Олениных, где он диагностировал отравление, немедленно сделал больному промывание желудка, вызвал ночную сиделку и взял на химический анализ остатки раствора в стакане.
– К счастью, никто не собирался его мыть, – добавил Рейль. Свою речь он сопровождал лёгкими жестами красивых рук с чуткими, как у музыканта, пальцами.
– Возможно, это – всего лишь часть плана, – возразил ему Штолле. – Что же произошло дальше?
– После промывания желудка жизнь больного была вне опасности, поэтому я отправился домой, выспался и на следующее утро довольно легко установил, что находилось в стакане вместо желудочного порошка. Это был хлоралгидрат натрия – успокоительное средство, которое я изредка выписывал Оленину в связи с небольшим расстройством нервов.
– Количество порошка соответствовало обычной дозе?
– Нет, концентрация была превышена, но я не мог определить точно, поскольку имел на руках слишком мало материала.
– И вас не обеспокоило подобное открытие? – строго спросил обвинитель, глядя так, словно хотел проткнуть Рейля остриём взгляда, как бабочку булавкой.
– Тогда – нет: я счёл, что кто-то по ошибке дал Оленину другое лекарство, – Рейль держался стойко, не поддаваясь гипнозу.
– И этот «кто-то» – жена пострадавшего?
– Возражаю, Ваша честь, – поднялся Ильский. – Доктор не мог знать, кто конкретно давал лекарство.
– Ваша честь, – Штолле изысканно поклонился, – доктор Рейль узнал об этом от обвиняемой.
– Это правда? – обратился Гедеонов к Рейлю.
– Да, Ваша честь. В мой первый визит Татьяна Юрьевна вкратце рассказала, что произошло за ужином.
– Следовательно, вы посчитали, что обвиняемая перепутала порошки, и не придали инциденту значения? – резюмировал Штолле, пожав плечами. – А что же случилось потом?
– Почти сразу после получения результатов анализа в мой дом прибежал слуга Олениных – Клим и сообщил, что хозяин находится при смерти. Тело Павла Сергеевича к моменту моего прихода уже остыло: с ним случился сердечный приступ.
– Как выглядел покойный?
Доктору вопрос не понравился, о чём красноречиво свидетельствовал недоумённый жест руками, но он был вынужден ответить:
– Кожа на лице Павла Сергеевича посинела от удушья, испытываемого при сердечной недостаточности, а лицо перекосилось от боли.
По залу прокатилась волна ропота. Это означало, что опытный дирижёр человеческих эмоций Штолле справился со своей задачей.
– Несчастный умер в страшных муках! – подытожил он с явным удовлетворением. – Вы поинтересовались у супруги, что могло стать причиной внезапного приступа?
– Как врач, я обязан был это сделать, и спросил, не было ли у Оленина сильного потрясения. Вдова сказала, что ничего не заметила.
– Однако, в разговоре с полицией, обвиняемая сообщила, что перед приступом её муж получил записку, в которой сообщалось, что она его бросает. Могла ли записка послужить причиной душевного потрясения и смерти?
– Объективно – могла.
– Могла… – в задумчивости повторил Штолле, словно пробуя слово на вкус. – То есть, обвиняемая утаила от вас причину смерти мужа?
– Категорически возражаю, Ваша честь, – поднялся со своего места Ильский: он уже давно собирался так поступить, но формально не было повода. – Обвинение пытается вложить свои выводы в уста свидетеля: госпожа Оленина сообщила о записке представителю полиции.