Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 74 из 110

   – Необходимо предупредить обвинение, что официально заявленный помощник защиты не имеет пока законченного юридического образования. Согласен ли господин обвинитель на отвод помощника по этой причине?..

   Не могу передать, что я пережил в эти мгновения. Мне стало жарко, и я даже перестал дышать, когда Штолле встал, покачал головой, произнёс: «Нет» и снова сел. Не в силах молчать, я зашипел Ильскому на ухо:

   – Как такое могло случиться? Лев Николаевич убеждал меня и вас, что вопрос с моим участием – решённый, а оказалось, что всё зависело от рокового решения обвинителя!

   К моему удивлению, Ильский вовсе не выглядел встревоженным:

   – Ваш друг объяснил, что противник хочет любой ценой выиграть это дело, а присутствие недоучившегося адвоката будет ему только на руку.

   «Недоучившегося адвоката»!.. Если б я не был хорошо воспитан, обязательно бы выругался грязными словами.

   Далее всё с тем же утомлённым видом судья принялся оглашать список присяжных, дабы обвинение и защита могли отвести нежелательные кандидатуры. Обвинение одобрило всех присяжных, а Пётр Евсеевич решительно отверг кандидатуру некоего Половинова. На мой вопрос он пояснил, что господин Половинов – глава одной ассенизационной артели, вывозящей из города продукты очистки канализации – закоренелый бабник и изменщик собственной жене. В нашей ситуации, скорее всего, он будет с пеной у рта отстаивать семейные ценности, требуя самой жестокой кары для подзащитной. И дело вовсе не в «дурно пахнущих особенностях» добытого им капитала. Штолле отреагировал на отвод присяжного лишь поворотом головы да чуть приподнятой бровью.

   После того как присяжные расселись по своим местам, конвой ввёл Татьяну Юрьевну. Несмотря на время, проведённое в тюремной камере, в этот раз она выглядела значительно лучше: её своенравные волосы были убраны в аккуратную прическу, увенчанную небольшой черной шляпкой без украшений, а лицо, всю прелесть которого подчёркивала умело нанесённая косметика, выражало спокойствие и решимость. На ней было скромное черное платье, гармонирующее с глубиной её карих глаз, отчего они казались больше и выразительнее. Автор постыдной статьи был прав только в одном: Оленина обладала природной красотой, и, судя по волне ропота, пробежавшей по залу, многие это заметили.

   Гедеонов предоставил слово обвинению. Штолле вышел на середину зала и встал так, чтобы во время своего выступления охватывать взглядом и судью, и присяжных, и большую часть публики. В руке у него оказался тот самый листик с геометрическими рисунками, в который он изредка заглядывал, как будто там хранились тезисы его вступительной речи.





   – Почтенный Суд и господа присяжные заседатели! История, которую мы будем обсуждать, проста и банальна: молодая привлекательная женщина решила, что сможет лучше распорядиться накопленными средствами мужа в одиночку, и устранила досадную помеху на своём пути. Она так спешила овладеть наследством, что не утруждала себя поиском настоящего алиби: в первый день довольно неуклюже подбросила своему супругу отраву, а во второй – убийственное письмо, дабы разбить сердце несчастного и посмеяться над ним. Убийца торопилась, и совершила ряд ошибок, которые, несомненно, привлекут внимание прозорливого жюри. Обвинение путём несложных допросов докажет, что именно Татьяна Оленина подготовила и лично осуществила план по устранению ничего не подозревавшего мужа с заманчивой дороги к богатству и развлечениям.

   Штолле и вправду было не узнать: походка его сделалась лёгкой, глаза прощупывали зал, рука с зажатым в ней листком подкрепляла речь эффектными жестами, так что внимание присутствующих полностью сосредоточилось на белом прямоугольнике. Листок бумаги «устранял помеху», превращался в «убийственное письмо» и указывал на «заманчивую дорогу к богатству». Что и говорить: обвинитель изобразил обвиняемую бессердечной стяжательницей, да ещё и любительницей сомнительных развлечений. Напоследок он сделал вид, что до глубины души потрясён коварством современных нравов, и медленно и скорбно вернулся на своё место, притягивая внимание взбудораженных зрителей.

   Настал черёд Ильского. Пётр Евсеевич не мог сравниться с оппонентом в ловкости рук, но говорил весьма убедительно и достойно:

   – Ещё Спаситель упреждал нас от скорого суда. Господин обвинитель поставил в вину моей подзащитной привлекательность, хотя мы здесь, как будто, обсуждаем поступки, а не внешность. Но я думаю, что в жизни всем нам гораздо приятнее общаться с симпатичной женщиной, а не с крикливой ведьмой (в зале раздались лёгкие смешки). Не спешите, дамы и господа, судить эту женщину за недоказанное убийство, считая, подобно господину обвинителю, что она от жадности не могла долго ждать. На протяжении четырёх лет совместной жизни она не торопилась убивать супруга, не имела долгов на стороне и не страдала от отсутствия денег на платья и походы в театр. Итак, я прошу вас: будьте милосердны и не идите на поводу у поверхностных выводов. Красота – не порок, а кажущаяся простота этой драмы – обманчива.

   По-моему, Ильский держался прекрасно. Даже я, знавший основные идеи его выступления, отметил душевность вступительной речи и несколько чувствительных уколов в сторону противника. Впрочем, только лёгкая усмешка пробежала по губам Штолле. К сожалению, мальчишки-газетчики при участии Смородина сделали всё, чтобы якобы независимые присяжные пришли в зал заседаний настроенными против Татьяны Юрьевны.

 

   Обвинение вызвало своего первого свидетеля – Марфу Колосову. Узкая шляпка с подвязанными под подбородком лентами выглядела на ней нелепо, а какие-то чёрные ландыши на полях подрагивали, когда владелица резко поворачивала голову. Во время присяги на Библии Марфа боязливо повторила слова клятвы и торопливо перекрестилась. Штолле в этот раз прикинулся её заботливым другом. Он облокотился на кафедру, сочувственно поглядывая на экономку и всем своим видом показывая, сколько пришлось пережить бедной женщине, хотя она всего лишь излагала обычный ход событий. Дойдя до сцены приёма лекарства, Марфа сообщила, что Оленин, падая, разбил бокал с вином. Она промокнула глаза платком со словами: «Это было ужасно, ужасно…», а Штолле трагически кивнул головой, как будто потеря хрустального бокала жутко его потрясла.