Страница 23 из 110
«Марфа!
Пётр Евсеевичъ, Левъ Николаевичъ и Михаилъ Ивановичъ должны осмотрѣть нашу квартиру. Исполняй ихъ просьбы и во всёмъ помогай.
Татьяна Юрьевна.»
– Будьте добры, припишите вашу фамилию, – попросил Измайлов.
– Но зачем? Марфа сразу узнает мой почерк.
– Это нужно для дела, а ваш почерк нас уже впечатлил.
– Извольте, – и к тексту добавилось «Оленина» с тремя завитками у заглавной «О».
Лев Николаевич оглядел нас и продолжил:
– Мы не можем и не должны скрывать от вас истину. Если вы говорили нам правду, на сегодняшний день обстоятельства смерти Павла Сергеевича выглядят или как череда ужасных и странных совпадений, или как запутанная месть лично вам. Пока неизвестно, кто мог бы вам мстить, но многое из деталей мы проверим и будем защищать вас до последнего.
Я чувствовал, что речь Измайлова звучит убедительно, но не слишком воодушевляюще.
– Я всё понимаю, господа, и ценю вашу заботу, – тихо произнесла Оленина.
Мною овладела паника: я не видел ни одного слабого места в обвинении. В отчаянии я задал, вероятно, не самый умный вопрос:
– Татьяна Юрьевна, возможно ли, что кроме вас, гостей и слуг кто-то ещё мог находиться в тот вечер в квартире?
Оленина неожиданно улыбнулась:
– Да, конечно. У меня есть кошка редкой породы, её зовут Китти. Она точно была дома.
И снова Измайлов нас удивил: его глаза загорелись азартом, и он откинулся на спинку лавки:
– Что же вы молчали?..
Мы в замешательстве смотрели на него.
– Прекрасно! Спасибо, дорогой Михаил, – теперь у меня есть точка опоры для нашей защиты.
Сперва я решил, что он издевается, но, присмотревшись, понял, что он не насмешничал, а говорил всерьёз. Впрочем, Измайлов не дал нам выяснить, чем ему помогло присутствие на званом вечере редкой кошки.
– Братец, – обратился он к розовощёкому конвоиру. – Позови господина офицера, – у меня есть передача для дамы.
Охранник вытянулся в сторону двери и прокричал:
– Начальника охраны – в гостевую!
Караульный за дверью тут же отозвался:
– Начальника охраны – в гостевую!
Интересно они в арестантском доме называют комнату для свиданий. Хотя и «комната для свиданий» звучит как-то длинно и двусмысленно…
Янычар появился быстро и почти бесшумно подошёл к столу.
– Господин офицер, мы хотим передать вот это для укрепления духа нашей дамы, – Лев Николаевич открыл свой саквояж, вынул из него белый плат и положил на стол. Затем осторожно развернул его, и перед нами предстала аккуратно разрезанная на кусочки Аринина выпечка.
Загнутые кончики усов офицера дрогнули, и стала видна полоска белоснежных зубов:
– Ух, ты! Для укрепления духа – самое то. У вас ароматы, как у Кюба! А, Ермолин?..
Охранник ещё больше покраснел, дёрнул кадыком, но промолчал, понимая, что начальник шутит.
– Я разрешаю, господа, только скажите, как эти яства зовутся?
Лев Николаевич охотно указывал и объяснял, как заправский метрдотель:
– Кулебяка из слоёного теста с начинкой из ягнятины, пирожки-миньон с икрой и гусиной печенью и пирожные «флёр-де-ваниль»: сливки, заварной крем, глазурь и пять капель рома.
– «Пять капель рома», – как стихи повторил Янычар.
Я взглянул на Татьяну Юрьевну, – у неё дрожали губы.
– Как я вам благодарна, господа, – прошептала она, лучисто улыбаясь, но по её щекам текли слёзы.
Честно говоря, я не знаю, что делать, когда дама плачет. Мне было тяжко на душе, оттого что я не мог немедленно вызволить её из темницы. Янычар попросту отошёл к стене, делая вид, что наблюдает за Ермолиным. К счастью, Татьяна Юрьевна быстро пришла в себя, и только покрасневшие глаза и смятый платок в руке напоминали о случившемся.
– Прощайте, господа, – выговорила она звонким голосом. – Вы такие милые, – и быстро вышла, увлекая за собой Ермолина.
Мы оделись, и Янычар, сказав «Честь имею, господа», ловко развернулся на каблуках и пропал. Что-то сдавливало мне грудь, и я поторопился выйти на свежий воздух. Несмотря на жестокий допрос, который учинил Татьяне Юрьевне Измайлов, я был благодарен ему за то, как завершилась эта грустная встреча. Некоторое время мы шли молча, а потом в воздухе раздались звуки курантов Петропавловского собора. Было ровно четыре часа, и они по традиции отбили «Боже, Царя храни!». От звуков колоколов, летевших откуда-то сверху, веяло покоем детства, и мне действительно стало легче. Я покидал суровую крепость с надеждой на счастливый выход из каверзной ситуации.