Страница 18 из 110
На следующий день с утра на меня обрушились волнения за судьбу Олениной, - вероятно, сказывалась пасмурная и ветреная погода за окном. Осталась всего неделя до начала суда, а мы со вчерашнего дня ничего не предприняли. Я сделал несколько самоотверженных попыток ускорить ход событий, и, в конце концов, Лев Николаевич сказал:
– Дорогой Михаил. Вы ведёте себя неразумно. Пока мы не услышим версию смертельной драмы из уст нашей подзащитной, нам не удастся выстроить линию доказательств её невиновности. Проще говоря: нам нужно знать, что она собирается говорить в суде. Очень может быть, что ей ни в коем случае нельзя этого позволить.
Этим он меня снова удивил.
– Что же она должна говорить?
– Только то, что разрешу я. И только – в своё время. А до этого – скромно молчать.
Вот так время подчинилось Измайлову, а мне осталось только ждать и мучиться бездельем. Впрочем, днём вместе с посыльным пришли добрые вести: Ильскому удалось быстро выхлопотать разрешение на свидание с Татьяной Юрьевной, и он собирался заехать за нами в половине третьего.
Экипаж, нанятый Ильским, оказался просторным, и трём мужчинам нашей комплекции хватало места для путешествия с комфортом. Как вы помните, жили мы напротив Петропавловской крепости, на другом берегу Невы, поэтому довольно споро добрались до Троицкой площади.
Думаю, вы поймёте моё волнение, когда мы подошли к Иоанновскому мосту, ведущему через пролив к крепостным воротам. Первое, что меня поразило – обилие часовых; мне показалось, что на другом конце моста живут люди, всегда находящиеся в состоянии войны с невидимым врагом. Часовые стояли не только у начала моста, но и у каждых ворот, на стенах крепости и у большинства зданий внутри неё. Недаром, за двести лет существования Петропавловской крепости из неё не удалось убежать ни одному узнику.
Мы шли втроём по деревянному мосту, чёрная маслянистая вода билась об опоры, подгоняемая ветром, а со стены за нами неотрывно наблюдал караульный. На мне было лёгкое пальто и мой любимый зонтик, Пётр Евсеевич надел шинель своего ведомства. Но колоритнее всего выглядел Измайлов: он закутался в немного старомодный широкий плащ, который демонически развевался на ветру, в левой руке он нёс небольшой саквояж, а каждый шаг моего друга сопровождало пристукивание трости по доскам моста.
Только сейчас я осознал, что у Льва Николаевича в трости спрятано холодное оружие, то бишь – длинный обоюдоострый стилет, и если охрана крепости или тюрьмы его обнаружит…
Чтобы оказаться за вторым кольцом укреплений, нам пришлось пройти белокаменные ворота в греческом стиле. Меня впечатлили два огромных русских стяга справа и слева от прохода и чёрный гигантский двуглавый орёл над аркой. Не позавидуешь тому, на кого он обрушится всей своей мощью.
Однажды мне довелось побывать в Крепости в тёплый летний день. Меня главным образом интересовала пушка, чей громовой удар будил меня в выходные дни (на лекции в университет приходится вставать раньше), и Петропавловский собор, поражающий воображение изысканностью и богатством интерьера, а также мраморными надгробиями на могилах русских императоров и императриц. В солнечный воскресный день у собора гуляло много разношёрстной публики, скорее всего пришедшей на утреннюю службу в Крепость, как и я – из любопытства.
Сейчас же – в хмурое ненастье – Крепость не только внешне напоминала средневековую военную твердыню, но и внутренне вся ощетинилась караулами и дозорными. Поэтому, когда мы добрались по неудобной брусчатке до Арестантского дома в Трубецком бастионе, меня захватили мрачные мысли и нервная дрожь. Хотя, возможно, надо было просто потеплее одеться.
В караульном помещении нас встретил офицер охраны удивительной внешности – словно оживший злодей сошёл с театральных подмостков. Форма сидела на нём ладно, но голова, казалось, только что побывала в руках гримёра. Редкого иссиня-чёрного цвета волосы контрастировали с бледной, будто вылепленной из воска кожей, а брови и хищно загнутые усы смотрелись, как приклеенные. Пока он внимательно просматривал наши документы, я помимо воли и приличий разглядывал его ястребиный нос и роковой профиль. Негромким, но вкрадчивым голосом офицер представился как штабс-капитан Гончар. С трудом оторвав взгляд от его лица, я тут же нарёк его Янычаром.
Он проводил нашу троицу в помещение для свиданий, и когда проходил мимо караульного, тот невольно вытянулся перед ним, хотя Янычар даже не взглянул в его сторону.
– Вы можете присаживаться, господа, – обратился он к нам. – Арестованную сейчас приведут. – Сам он встал у стены, и вновь напомнил мне злодея перед исполнением коронного монолога.
Мы сняли верхнюю одежду и присели к длинному дощатому столу, стоящему посреди просторной комнаты. Чтобы не пялиться на штабс-капитана, который преспокойно наблюдал за нашими движениями, я осмотрел помещение. Мебели здесь было немного: две широких лавки со спинками возле стола, длинная лавка около больших, забранных решёткой, окон и одинокий стул у стены, где стоял Янычар. Вдруг он почти беззвучно подошёл к нам вплотную и предложил:
– Будьте любезны, ваши вещи.
Ильский, видимо, был хорошо знаком с распорядком и открыл свой портфель с бумагами, состоящий из трёх отделений. Лев Николаевич предъявил небольшой саквояж, внутренность которого мне не удалось разглядеть.
– Хорошо, – уронил офицер после осмотра, и я успокоился, что он так и не проверил начинку измайловской трости.
В комнате плавала странная смесь запахов. От нечего делать я попытался угадать её состав. Здесь, несомненно, присутствовал густой запах свеженачищенных сапог, довольно резкий тон дезинфицирующего средства и уютный дух горящих дров. Немного согревшись, я уже не так мрачно воспринимал свой первый визит в тюрьму, хотя скорая встреча с Татьяной Юрьевной несколько будоражила меня. Ильский невозмутимо проверял свои бумаги и приготовил карандаш, Лев Николаевич поглаживал седую полоску на бороде, а Янычар стоял недвижно, словно в помещении никого не было.