Страница 109 из 110
В это мгновение вспомнилось мне, что Иуда Искариот раскаялся, бросил полученные за предательство серебренники и удавился. И вдруг стало ослепительно ясно, почему и у меня, и у Татьяны Юрьевны при мыслях о портрете сразу возникал образ повешенного. Озноб пробежал по моему телу, я торопливо закрыл картину материей и убрал с подставки на пол, отвернув лицевой стороной к стене. Мне показалось, что в портрете действительно скрыто какое-то древнее зло.
– Что случилось? – с беспокойством воскликнула Оленина, едва увидев моё лицо. – Вы нашли нечто ужасное?
Я был всё ещё под впечатлением страшной находки, но твёрдо решив не рассказывать о ней владелице, солгал:
– Нет-нет, – солгал я, – кажется, в библиотеке немного душно, или что-то добавлено в краски…
– Марфа! – крикнула Татьяна Юрьевна, и в её голосе прозвенел страх. – Немедленно проветрить библиотеку и вынести «Иуду» в чулан!
Гелий Коржев. "Иуда"
У русских существует два действенных способа поднять настроение: первый, общеизвестный, требует употребления горячительных напитков, другой, лично мною проверенный, требует лихача. Быстрая езда приводит нас в состояние безотчётного восторга и пьянящего наслаждения скоростью. Поэтому на Миллионную мы прилетели на безумной рессорной коляске, обгоняя все встречные возки и телеги, под крики «Пади!» и залихватское щёлканье кнута.
Дома нас встретил Хералд. Он сурово посмотрел на меня, словно упрекая, что нельзя мучить бесконечными прогулками такую приятную особу, как Татьяна Юрьевна, после чего специально крутился под ногами, пока я помогал ей снимать верхнюю одежду. Думаю, что он вообразил себя её верным пажом, и теперь повсюду следовал за ней. Затем появился Лев Николаевич и, поцеловав даме ручку, разъяснил, что обед для гостей сейчас подадут в столовую.
Оленина с любопытством спросила, как он догадался, что она вернётся к обеду.
– Это было несложно, – ответил Измайлов. – Данила сказал, что вы уехали вместе с Михаилом Ивановичем в Смольный институт, а раз вы собирались повидать нас обоих, я решил, что вы появитесь к моему возвращению. Кроме того, ваше торжественное прибытие на лихаче пропустить было невозможно. Люблю встречать симпатичных мне гостей, – это повод разнообразить наш стол.
– Я слышала, что в вашем доме все гости облизывают пальцы, – улыбнулась Татьяна Юрьевна. – Но Пётр Евсеевич говорил мне ещё о какой-то волшебной картине Моне, которую необходимо посмотреть.
– И не только гости, – откликнулся мой друг, бросив на меня лукавый взгляд. – А Пётр Евсеевич был впечатлён картиной Клода Моне «Рассвет», выполненной в необычной цветовой гамме.
Клод Моне. "Рассвет"
Оленина довольно долго рассматривала небольшой, но выразительный пейзаж, – он изображал занимающееся утро над Сеной в фиолетово-оранжевых тонах. По трепетной воде плыли две чёрные лодки с нечёткими фигурами, и прямо перед ними лежала оранжевая дорожка – отражение пробивающегося сквозь утренний туман солнца.
– Да, – сказала, наконец, она, – я думаю, что искусство – это попытка поймать неуловимое и сохранить его в вечности. Моне удалось запечатлеть на холсте прекрасную частицу жизни.
Обед удался на славу; Измайлов с удовольствием рассказал, что Арина запекает рябчиков в специальной смеси из тёртого сыра, муки и красного перца, предварительно обмазав их взбитым белком и обваляв в сухарях, отчего оные рябчики становятся хрустящими и тают во рту. Татьяна Юрьевна, дегустируя Аринино творение, совершенно искренне прикрывала глаза, восхищённая кулинарным талантом нашей кухарки. Свою порцию похвалы получил и Данила, приготовивший для господского стола охлаждённый клубничный ликёр по старинным казачьим рецептам. Особинка ликёра состояла в том, что в нём явно чувствовались лимонные нотки. Таким образом, к финалу обеда мы все были в замечательном настроении.
Оленина объявила, что настала пора отблагодарить её «самоотверженных спасителей». Для этого она достала из своей сумочки чековую книжку «Сибирского Торгового Банка», где прежде работал Павел Сергеевич, и своим художественным почерком выписала десять тысяч рублей на моё имя и пятнадцать тысяч на имя Измайлова.
– Пётр Евсеевич уже получил свой гонорар, а вы, Лев Николаевич, насколько я знаю, поистратились, чтобы расследовать обстоятельства дела в Вологде и расплатиться с некоторыми свидетелями.
– Благодарю вас, но мои траты не превышали полутора тысяч.
– Вы все заслужили эти деньги, господа, – твёрдо произнесла Оленина. – Речь шла о моей жизни.