Страница 100 из 110
– Вообще-то, – отозвался Пётр Евсеевич, – мы попробовали методы Льва Николаевича, чтобы поколебать рутинное расследование дела. – Он показал взглядом на Измайлова.
– Так мой злой гений – это вы? – медленно повернулся к нему Штолле. – Вы придумали ловушку, а я угодил в неё с головой.
– Нет, ваш злой гений – это мы все и вы сами, – парировал Лев Николаевич. – Вы так же самоуверенны, как и я, но недооценили противника. И мы преподали вам горький урок.
Штолле глубоко вздохнул:
– Я никогда не видел вас прежде, и ничего не слышал о ваших былых достижениях. Вы практиковались в провинции?
– Нет, я первый раз участвую в судебном заседании.
Прокурор прищурил глаза:
– В первый? Очень хочется надеяться, что и в последний. Не хотелось бы встретиться с вами снова, но урок был полезен, спасибо. Честь имею. – Штолле наклонил голову, но даже не прикоснулся к краю цилиндра, по чему я заключил, что он взбешён неожиданным проигрышем. Он резко повернулся, отчего полы его плаща очертили в воздухе полукруг, и стремительно направился к выходу. Удивительно: он настолько привык к театральщине в суде, что даже, казалось, покидал нас, примерив образ Мефистофеля.
Мы разделились: в экипаже с Измайловым поехали Ильский и Гремин, чрезвычайно заинтересовавшийся обещанным крем-брюле. Пока мы ловили извозчика, Лев Николаевич успел рассказать профессору, что название этого чудесного десерта переводится с французского как «обожжённые сливки», что его, как ни странно, делают из сливок, молока и сахара, а наша кухарка Арина добавляет в крем-брюле ваниль и кусочки цитрусовой цедры. Чтобы хрустящая корочка поверх десерта была золотистой, необходимо использовать не обыкновенный, а тёмный сахар.
Куницкий и я отправились домой в экипаже с Кудасовым. Егор Федотыч о чём-то крепко задумался и промолчал всю дорогу, посматривая на бегущие по стеклу окна коляски капли. Мне отчего-то никак было не привыкнуть к его новому образу в коричневом костюме-двойке, поэтому я беседовал с Андреем. В ответ на моё предложение пригласить к нам в гости панночку Зосю, он ответил, что она любит «весёлые сборища», но среди мужчин будет стесняться. Куницкий сожалел, что Татьяна Юрьевна не поехала с нами, и я, разумеется, был с ним согласен.
Дома я узнал, что Данила уже вернулся, доставив Симочку Фельзен в целости и сохранности в «Даму с камелиями»; было заметно, что она его утомила бесконечными историями из жизни неугомонной барышни-бланкетки. Он успел сообщить Арине о нашем оглушительном успехе, и последняя наняла девушку помогать в сервировке стола и обслуживании гостей.
Торжественный обед удался на славу. К чаю и кофе в фигурных фарфоровых креманках нам подали долгожданное крем-брюле, художественно пересыпанное сахарной пудрой и украшенное веточкой красной смородины, а также ягодами малины. Бурное участие во всеобщем празднестве принимал и наш непредсказуемый кот Хералд, он довольно быстро нашёл себе достойное занятие. Когда он замечал, что тот или иной гость слишком налегал на мясное блюдо, то подбегал к нему и тёрся о его ноги. Гость, конечно, тут же отвлекался на «милую кошечку» и вступал в разговор с соседями. Я не сразу раскусил этот манёвр, но затем догадался, что после обеда кое-что из остатков обязательно перепадёт коту, поэтому он делал всё, чтобы его кошачий пир включал все мясные блюда с сегодняшнего стола.
Ильский оказался очень остроумным рассказчиком. Он объяснил собравшимся, что собой представляла пантомима, которую мы с ним устроили в суде для Штолле. В то время как он отчитывал меня за «ужасное преступление», ему пришло в голову декламировать стихи, поэтому он напустил на себя самый суровый вид, обращаясь ко мне со словами: «Мой дядя – самых честных правил – когда не в шутку занемог?!» На что я отвечал ему жалобно: «Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог». Конечно, этот диалог в лицах вызывал у присутствующих гомерический хохот, однако я помнил, насколько мне трудно было на суде сдержать себя и не улыбнуться во время этой эмоциональной беседы.
Улучив момент, я обратился к Измайлову с мучившими меня вопросами:
– Лев Николаевич, перед последним словом Олениной вы зачем-то подошли к ней, что вы ей сказали?
– Я попросил её не говорить о том, что Смородин оказывал ей назойливые знаки внимания.
– Почему вы это сделали?
– Присяжные, вне всякого сомнения, решили бы, что Татьяна Юрьевна мстит Смородину, а это сильно бы повредило её образу несправедливо осуждённой.
– Понятно, и что же она ответила?
– Сначала была против, но затем её глаза вспыхнули, и она сказала, что знает, как проучить мерзкого ловеласа.
– Интересно – как?
Мой друг покачал головой:
– Она не сказала.