Мятежный

Он мой мини-я на стероидах. Развязность, отношение и озорство – все это обернулось невинной улыбкой.

– Он только что нарисовал огромный член на лбу дочери Джейми, – замечает Вишес, глядя в свой стакан с виски, как будто в нем содержится ответ на загадку жизни. Я делаю глоток воды. Последние три года для меня была только вода. Я не собираюсь вешать вам лапшу на уши насчет того, что родился заново христианином, как Дональд Уиттакер. Да, я чертовски хочу выпить. Оставаться трезвым – это жертва, но я готов принести ее ради своей семьи.

Вишес толкает локтями Джейми, наклоняя подбородок в сторону Найта и Дарьи. – Если он не помочился, пометив ее еще с юных лет как свою собственность, то я не знаю, что это такое. Твоя дочь в беде. Не спускай с него глаз.

– Они всего лишь дети, кретин. Это называется игрой.

– Игра, – Вишес пробует это слово на вкус. – Ты играл в ту же игру с Мел, если мне не изменяет память. Но с настоящим членом, и он был уж точно не на лбу.

Это последнее утверждение награждает Вишеса ударом по руке. Я кручу обручальное кольцо вокруг пальца и смотрю, как наши дети бегают вокруг, а между ними сверкают солнечные лучи.

– Найт! – Я зову его, и он поднимает глаза, сжимая в маленьком кулачке черный маркер.

Это не похоже на обычный маркер. Это перманентный маркер Sharpie.

О, бля!

– Подойди сюда, пожалуйста. – Я киваю в сторону угла, где стоят Джейми, Вишес, Трент и я. Луна сжимает ногу Трента, как якорь. Ее серо-зеленые глаза широко раскрыты и изучающе смотрят, на ней черный топик, черные джинсы и черные кроссовки.

Она всегда рядом со своим отцом.

Найт плавно приближается к нам, преувеличенно размахивая руками. Сегодня мы празднуем его четвертый день рождения, и все его дошкольные друзья здесь. Трент переворачивает бифштексы и гамбургеры, у гигантского бассейна стоит киоск с хот-догами, клоун, фокусник и автомат с сахарной ватой. Только самое лучшее для моего сына.

Он мой, пусть и не биологически. Клянусь, этот парень – нечто особенное. Мы с женой поняли это сразу же, как только увидели его.

«Он родился восемнадцатого августа» – заявила женщина из агентства по усыновлению, когда три года назад пододвинула его фотографию. Мы приехали туда сразу после нашей свадьбы в Лас-Вегасе. Мы с женой обменялись непроницаемым взглядом, а потом расхохотались. В этот день мы впервые переспали вместе. Восемнадцатое августа. У судьбы такое извращенное чувство юмора.

Найт выглядит точно так же, как и я, хотя и не от меня. Но волосы у него пепельно-каштановые, а глаза нефритово-зеленые. Он в два раза выше своих сверстников. Ну, кроме Вона – сына Вишеса и Эмилии.

Найт (моя дорогая называла его так, потому что он пришел спасти нас) стоит передо мной, ожидая неизбежной испанской инквизиции.

– Что ты сделал с Дарьей? – спрашиваю я, опускаясь на колени на уровне его глаз. Дарья была на два года старше Найта. Это она должна командовать им, а не наоборот. Но я думаю, что это в нашей крови – воспитывать маленьких возмутителей спокойствия, альфа-самцов и девочек, которые отбиваются от них, пока они не поддадутся их очарованию.

– Я сделал ей татуировку, – ровным голосом говорит мой ребенок. Он смотрит мне прямо в глаза, и у него такое выражение лица, как будто он не знает, что с этим делать.

– Ты нарисовал у нее на лбу, – поправляю я. – Зачем ты это сделал?

– Она сама попросила, чтобы ее накрасили. – Иисус Христос. Надеюсь, его мама слишком занята, чтобы заметить, что сделал этот Мастер Чернил.

– А что именно ты нарисовал… на ее лбу?

Не говори член. Не говори член. Не говори член.

– Космический корабль, – отвечает он. Он оборачивается и зовет Дарью, которая пробегает небольшое расстояние до нас. Найт продолжает объяснять, проводя пальцем по ее лбу. – Это внешний резервуар, – он показывает на головку, и я уже говорил, что мой ребенок хочет стать астронавтом и любит космос так же сильно, как и я? – А это орбитальный корабль, – он показывает на шары.

– А чем стреляют из внешнего резервуара? – спрашивает Джейми напряженным голосом. Я проглатываю свой смех и жду ответа Найта. Его глаза расширяются.

– Пулями, конечно. Много-много пуль.

Слава Богу, он не сказал «сперма».

Я кладу руку на мягкую румяную щеку сына. – Слушай меня внимательно, Найт, хорошо? Мы не рисуем ничего на телах людей. Никогда. Особенно космические корабли. – Джейми – мой друг, но я не знаю, как отнесусь к тому, что другие отцы стучат в мою дверь, жалуясь, что мой сын рисует хуи на своих дочерях.

– Хорошо, – он кивает. – Никаких космических кораблей.

– И никаких татуировок другим детям. А почему не играешь с Воном?

– Потому что я его ненавижу, – отвечает Найт, как ни в чем не бывало.

Следующее поколение определенно идет по стопам своих отцов. Я растрепал ему волосы. – Иди, проверь, как там твоя мама, приятель. – Я целую его в макушку.

– Хорошо, пап.

– И отдай мне перманентный маркер Sharpie.

Дарья все еще смотрит на отца. Джейми притягивает ее к своей ноге и обнимает.

– Детка, ты можешь кое-что пообещать папе?

– Да.

– Никогда больше не смотри, не разговаривай и не играй с Найтом.

Дарья закатывает глаза и идет к автомату с сахарной ватой, за который отвечает моя мама, Хелен. Джейми, Вишес, и я смеемся.

Трент переворачивает гамбургеры с пивом в руке, качая головой.

– Кто, черт возьми, все эти люди? Я даже половины из них не знаю. – Я показываю рукой с бутылкой воды на толпу. Теперь, когда мы все живем в Тодос-Сантосе – жизнь вдали друг от друга казалась слишком близкой к смерти, после того, что случилось с Рози, – и живем в одном районе, мы тусуемся каждый день.

– Ты пригласил почти всех наших коллег, – Джейми пожимает плечами.

– Я? – Я почесываю в затылке.

– Это сделала твоя жена, – перебивает Вишес. – Эми посоветовала ей. Нетворкинг и прочее дерьмо. Да, и посмотри сюда. Наш новый партнер подошел поздороваться. – Он вздергивает подбородком в сторону человека, которого я действительно узнаю. Его лицо было просто размазано по первой странице «Уолл-Стрит Джорнал». Джордан Ван дер Зи. Похож на злую версию Путина. Два года назад он купил пятьдесят процентов наших акций, а остальное мы поделили между собой.

Многомиллионная сделка, которая оставила нам больше денег, чем мы можем потратить за десять жизней, но меньше власти в «Фискал Хайтс Холдингз». Теперь у нас есть время, чтобы провести его с нашими семьями. Вместе. Ван дер Зи разбросал свою собственную управленческую команду в Чикаго, Лондоне и Нью-Йорке, и никто из нас не был раздавлен, потому что мы забрали наши души с собой, когда подписали сделку. Теперь у Сью новый мужчина, которого она может называть Мистер-Как-Угодно.

– Расистский ублюдок, – бормочет Трент в свое пиво, и мы все резко поворачиваем головы в его сторону. Он не ругается при Луне, но иногда мы забываем, что она рядом. Трент опускает глаза, целует дочь в щеку и шепчет: – Папа сказал плохое слово. Это больше не повторится.

Она не кивает. Она не отвечает. Просто смотрит на него своими пустыми глазами.

– В смысле? – спрашивает Вишес, возвращая разговор в безопасное русло, глаза Трента вспыхивают, воспоминание о том, что заставляет его называть Ван дер Зи расистом, вспыхивает в его голове.

– Парень – расист. У меня с ним произошел инцидент. Сказать, что он мне не нравится, было бы преуменьшением, бл… – Его глаза метнулись к Луне, и он прочистил горло, – из выдуманного века.

– Ну, никто из нас не собирается покупать ему пиво – или шоколадную помадку, если уж на то пошло. Но, может быть, он был какашкой для тебя только ради того, чтобы быть какашкой. Это вроде как его фишка, – говорю я, воздерживаясь от слов «маленький говнюк» и добавляя: – Это его дочь там?

Я чертовски надеюсь, что это так, потому что в противном случае он прошел территорию Сахарного Папочки и теперь находится в зоне Сахарного Дедушки. Трудно не заметить девушку рядом с ним, потому что он не позволяет ей двигаться. Буквально. Он сжимает ее тонкую руку в своей и плюет, когда говорит с ней. Она слишком молода для меня, чтобы составить мнение о ее внешности. Может быть, восемнадцать или девятнадцать. Ее кожа призрачно бледна, у нее длинные волосы цвета солнца, да кольца в носу, и хотя она не хочет, чтобы отец знал об этом, когда она попыталась отдернуть руку, ее рубашка задралась, обнажая на животе татуировку. И совсем не маленькую, конечно.