В противовес (ЛП)

Не то чтобы он сообщает ей что-то, чего она еще не слышала, она просто предпочитала об этом не думать и не заставлять думать об этом других. Мысли о том, что они узнают правду, вызывают у нее тошноту; худшая вещь во всех мирах и параллельных вселенных - это жалость, и она, черт возьми, не хочет иметь с ней дел, никогда и ни за что.

- Спасибо, – искренне благодарит его она, потому что он честен с ней, когда ей кажется, что все остальные лишь лгут.

Он слегка наклоняет голову.

- Мой Джим боролся со многим в стремлении выжить, но ты так отличаешься от него, твоя жизнь настолько иная, что я не могу и начать понимать ее. Мне известно, что сожаления нелогичны, и все же я сожалею.

Она знает это, знает, что он бы вернулся назад, назад, назад, если бы это значило, что он вернет ей отца, нормальное детство, стабильные рамки существования, никаких трещин и пропастей под ее ногами… но он не может.

- Что есть, то есть, – замечает она.

Уголки его губ дергаются, совсем чуть-чуть, но со стороны вулканца это практически смех.

- Твое восхождение к посту капитана не имеет прецедентов, но оно не незаслуженно. Верь в себя, и ты поднимешься еще выше.

У нее возникает чувство, будто он точно понимает, о чем говорит.

*

Она познакомилась с Леонардом МакКоем в свою первую зиму в Сан-Франциско. Она напилась, нахрюкалась в дрова и была в половине бутылки пива от полного забвения, когда он плюхнулся на свободное место рядом с ней и изрек достаточно красноречивую цепочку ворчания, чтобы бармен понял, что ему нужен был скотч.

Он завоевал ее уважение прямо там в ту же самую секунду, его речь – ха! Да это был настоящий талант. Он опустошил стакан и потребовал второй, по-прежнему изъясняясь серией звуков, полностью состоящих из бурчания и неразборчивого бормотания, и только после третьего захода он посмотрел на нее, а затем посмотрел еще раз (он, конечно, отрицал это потом, но она-то не сомневалась в том, что видела, и да, черт побери, он определенно оценивающе пялился на нее).

Она знала, какой у нее был в тот момент видок – кого-то совершенно раздолбанного, просто в хлам, если начистоту, – а еще она знала, что ей было пофиг.

- Я б спросил, что девушка вроде тебя делает в таком месте, но для меня это и так очевидно, – произнес он и качнул в ее сторону зажатым в пальцах граненым стаканом. – Проблемы с парнем?

Она расфыркалась, давясь хохотом, а закончив, посмеялась еще немного. И еще немного. И поперхнулась, когда попыталась глотнуть своего пива, так что он хлопал ее по спине, пока она не смогла снова нормально дышать. А потом она сказала:

- С днем рождения меня.

А он ответил:

- Следующая порция за мой счет, именинница.

А когда она проснулась утром, на ней все еще было ее вчерашнее платье, и лежала она на флотской кровати, под флотскими одеялами, во флотской комнате и с флотским кадетом, отрубившимся прям на полу. Она подумала, что, учитывая все обстоятельства, это оказался лучший ее день рождения из всех, которые у нее были, о чем она не поведала Леонарду МакКою, пока он не стал для нее Боунсом, а он тогда поморщился и изрек: «Гребаный костоправ» [1], а она расхохоталась и поцеловала его в щеку и потом уже никогда не избегала его на своих днях рождения, потому что не всякая навязанная компания нежеланна в хреновый день.

*

Она парирует удары Сулу, уклоняется и «жалит» его в ответ, и она, наверное, должна чувствовать себя гадиной за то, что нападает на него с такой силой.

- Ох, черт, – бормочет он и вытирает пот с верхней губы. Она начинает замечать закономерность, с которой превращает свою команду в грушу для битья.

Джим не может вспомнить последний раз, когда она была так зла: может, это было как раз после Тарсуса, может, это было, когда Фрэнк сломал ей три пальца за то, что она сказала ему, чтобы он перестал на нее пялиться как на кусок мяса. Ублюдок. Она считала, что разговор со Споком из другой вселенной поможет ей успокоиться, и, честно признаться, на какое-то время это и впрямь подействовало, но теперь эта ярость вновь кипит в ней, забурлила под кожей, и ей просто очень хочется навалять кому-то как следует. Она понимает тот факт, что по-настоящему хорошим человеком она не является, но в данный момент ей совершенно наплевать.

Кулак Сулу болезненно врезается в ее скулу, и потом… с нее не сводят глаз, и выстрелы, и фазеры, так много криков, и топот бегущих ног, паника и столько страха, и она отбивается и дерется, пока в ее теле больше не остается сил, в ее крови бурлит адреналин, и весь ее разум сузился до одних инстинктов и ярости… и она не замечает, как среагировала, пока не опрокидывает его на живот, не прижимает колено ему между лопаток и не выворачивает ему руку. Она с трудом хватает ртом воздух, и ей думается, что сейчас, возможно, ей проще всего вывихнуть ему плечо и удрать, ускользнуть, спрятаться, и она слышит, как сбивается его дыхание.

- Капитан, – произносит он спокойно, но твердо. – Капитан. Джим.

Пелена спадает, и это Сулу. Господи… Она моргает и отпускает его, приведенная в ужас своим поступком.

- О Боже, прости, – заикаясь, извиняется она и поспешно отодвигается. – Черт, прости, мне жаль, мне… мне так жаль.

- Эй, да ничего, успокойся, – Сулу переворачивается и садится, сжимая плечо, и он очень старательно не отводит от нее глаз, смотрит прямо на нее, все его жесты так и кричат: «Все в норме, я не в обиде», но… Джим не такой человек. Больше нет, по крайней мере. Она капитан Звездного флота, она несет ответственность за этих людей, она не может использовать их как средства для выветривания необоснованного и иррационального гнева. Черт, да что она творит?

Она сбегает.

И Спок находит ее в ее каюте, использует свой код так легко, будто делает это каждый день, и она не хочет смотреть на него, потому что если он здесь сейчас по собственной воле, значит, он слышал про Сулу. Но что важнее всего – она не желает обмануть его надежды, не оправдать их, она не желает стать разочарованием, в которое уже так легко скатилась. И дело в том, что она это знает. Знает, что от нее разит эмоциональными страданиями как от несдержанной девчонки-подростка, она знает это, но это происходит наяву, это реально. Это не то, что она может спрятать навсегда, даже если бы и захотела, она не может притворяться, что этого не случилось, и она думает, что вот это-то она взяла на поводок, разделалась и покончила с этим. Вот только такое ощущение, что куда бы она ни пошла, ее поражения всегда, всегда найдут ее.

- Спок, я… – она говорит напряженно, и это непреложная истина, хотя Спок ее не озвучил, – я эмоционально скомпрометирована.

Матрас проминается под его весом, и он дотрагивается до нее, его прикосновение мягко и задевает лишь ткань формы.

- Джим, лейтенант Сулу, по всей видимости, находится под впечатлением, что он совершил в отношении тебя проступок, означающий, что ему следует провести длительное время в карцере.

- Что? – это же вообще не имеет никакого смысла. Сулу?.. – Почему? Это я его избила.

Звук совсем короткого вздоха раздается сразу же после того, как она замолкает, и Спок несколько долгих секунд ничего не произносит.

- Я вынужден признаться, что мне не удается найти причину, по которой ты продолжаешь отвергать любые предложения о помощи, когда для меня очевидно, что ты в ней нуждаешься.

- Да пошел ты, Спок, – шипит она, у злости внутри нее внезапно появляется цель, и она садится на кровати, сжимаясь как пружина, курок взведен, и его пальцы соскальзывают с ее локтя. – Я не…

- Джим, – успокаивает ее он, его руки вот-вот готовы заскользить по ее собственным, чтобы погасить ее ярость как дождь затухающий костер, и… черт ее побери, если это сработает, – я всего лишь хотел сказать, что нахожу странным поведение людей: они полны эмоций и все же видят в них слабость. Уверяю тебя, Джим, что эти эмоции не принижают тебя в глазах твоей команды. Они не принижают тебя в моих глазах.