Страница 13 из 16
Очнулся Сид Вереница вовсе не там, где рассчитывал.
Ричи, если только тот не совсем дурак, должен был позаботиться, чтобы обессилевшую сидову тушу сгрузили в сани, предварительно хорошенько связав. Или, на худой конец, приторочили к седлу Изверга на манер тюка. Правда, для этого требовалось к Извергу подойти, но возможно, как раз хозяйское тело и послужило бы приманкой.
В белый коридор Сид не хотел.
И в то же время, ощущение правильности происходящего сделалось таким сильным, что Сид даже позабыл на время, что нос у него не работает по-прежнему. Или нюх ожил, но в проклятом коридоре нет ни единого запаха?
Вереница напомнил себе, что и сам пахнет далеко не ромашковым лугом, а значит, хотя бы его запах должен был наличествовать. Ничего подобного.
Сид поднялся, в этот раз не стал тратить время на ощупывание и простукивание, а сразу направился вперед, туда, где возможно кончался коридор, и ждал кто-то. Вереница машинально бросил руку за спину, уже зная, однако, что карабина там нет, это легко определялось и так.
- Ты здесь? – громко спросил Сид.
Кто бы там ни был. Вереница очень хотел поговорить, и, прежде всего, поинтересоваться в невежливой форме, чего это с ним творится. Иной причины напасти он и предположить не мог. Белый коридор, пустота, пресность – и вот результат, то нюха у него нет, то руки-ноги отказывают.
Сид хотел попросить, чтобы это прекратилось. Не важно как, но следовало заканчивать. А не то он с ума сойдет, то ли от головной боли, то ли от непонятной болезни.
- Выходи! – добавил Вереница, вдарил по стене кулаком.
И тихо ойкнул, когда костяшки отозвались острой болью. Стенка была вовсе не деревянная, скорее, из прочного камня. В пальцах стреляло, Сид тряс рукой, но орать продолжал.
Почему-то казалось, что в белый коридор он ненадолго.
На этот раз.
Он решил пробежаться.
Кажется, в однородном белесом мареве, стоявшем дальше трех шагов, что-то шевельнулось. Вереница сразу остановился и вытянулся в струнку, готовый отразить атаку. Как тогда с летающим волком. Тварюга поджидала в развалинах, то ли раненая, то ли больная. Когда Сид с Ричи решили укрыться в остатках хлева от пурги, летающий волк атаковал сразу же, беспощадно и точно. Прыгнул Сиду на загривок, сорвав на снег ремень с карабином, вышибив всадника из седла. Конь отпрыгнул, довершая дело – передними ногами свалил Вереницу в снег вместе с волком. Там они и катались в абсолютной темноте, а Ричи боялся слезть с перепуганной кобылы и боялся стрелять, потому что не знал, в кого попадет. Тогда Сид задыхался от плотной волчьей вони и слепо махал руками, ориентируясь лишь на то, с какой стороны впивались в его одежду когти. Вскоре после того, как летающий волк полоснул его по лицу, Сид, наконец, навалился на зверя всем весом и переломал тому крылья заодно с шеей.
Сид выставил руки перед собой, растопырив пальцы. Перехватить, задавать немалым весом жилистого, костлявого тела. Пусть только покажется. А уж там, наступив сапогом на горло, можно будет поговорить.
Марево, кажется, отодвинулось. Сид стоял, по привычке расширяя ноздри, бесполезно принюхиваясь.
- Чего тебе от меня нужно?
Ему не ответили.
Пока что.
Вереница сделал шажок вперед.
Туман сделал шажок назад.
Надо же, туман умел ходить. И среди каменных белых стен и гладкого блестящего пола эта дымка казалась ненастоящей. Будто бы все остальное было правильным, даже сам Сид – грязный, закопченный, пропахший конем, потом и много еще чем, а вот туман – лишним. Не отсюда.
- Ты кто? – не унимался Вереница. - Ладно, слушай. Если честно, у меня достаточно проблем и без того, чтобы трепаться посреди какой-то ерундовины с какой-то еще большей ерундовиной. Особенно если она говорить не хочет. Ты покажись уже или иди своей дорогой.
Видимо, монолог получился впечатляющим. Туман переформировался, подумал немного и подступил к Сиду по самые ноги, обволакивая. Тот попятился, но устоял. Было такое чувство, что если просто пройти до конца, увидеть, чем все кончится, то он будет свободен. Во всяком случае, станет прежним полноценным Сидом. Пока еще не успел привыкнуть к тому, что он ни на что не годен.
Туман полз по сапогам. На снег он был не похож. Сид ждал, одной только силой воли заставляя себя оставаться на месте.
- И что? – уточнил он, когда дым остановился на уровне его колен. – Я что сделать-то должен?
В книгах про такое не писали. Разве что в тех, в которые не верилось – даже до Этого не могло такого происходить. Сид и не верил, предполагая, что истории эти – нечто наподобие сказок, которые рассказывают детям на ночь. Вот в сказках туман вполне мог разговаривать, а тут, в белом коридоре, он висел у сидовых ног и ничего больше не делал.
Не звал, не просил, не приказывал, не внушал.
Висел и все тут.
Вереница пошевелил ногой – как кисель размешал.
- Меня там, наверное, уже на виселицу определили, - недовольно заметил он, подумав, что вполне возможно, так оно и есть. Это если поверить, что тело в одном месте, а он в другом. Верить в такое не хотелось, но за неимением иных идей Сид готов был согласиться и на эту.
- Слышишь, ты?
А потом Сида посетила еще более неприятная мысль. Что если на самом деле белый туман был не более чем белым туманом, и он, как идиот, с туманом разговаривает. И что вообще – он попал в белый коридор по ошибке, и это ничего не значит, и это не судьба, а просто такой сон, и нос у него просто так отнялся. Может, он и не был рассчитан на всю жизнь.
Вот теперь стало страшно. По-настоящему страшно, так, что затошнило и едва не вывернуло. Ноги подогнулись и Сид уселся в туман. Теперь тот дошел до груди, где плескался, поблескивая меленькими искорками.
- Чтоб тебя, - сплюнул Сид и понял, что у него не хватает духа даже выругаться.
Прошла минута, может, даже целых пять. Ничего не менялось. Отчаяние от Сида постепенно отступало, зато вернулась головная боль, и она была сильной.
Коридор не менялся. Никто не пришел.
Сид засобирался бы обратно, вот только плохо представлял, возможно ли это вообще. Понятно, что переместили его помимо своей воли, взяли да и перелили, как молоко из ведерка. Как если бы Вереница был этим молоком. А кто был молочником?
Или не было никого, и случилось все просто так, словно второе Это, и что хочешь теперь, то и твори?
Сид бы еще посидел, поразмышлял, но ситуация как-то не склоняла. В конце концов, вдоволь налюбовавшись плескавшимся вокруг него туманом, Вереница встал, сердито распихал дымку ногами и пошел вперед, попутно не забывая поглядывать и себе за спину. Туман не набрасывался.
Но следом полз, не отставая. Видимо, на полу ему было не удобно, так что он перебрался на стену, а потом и вовсе решил стелиться у Сида над головой. А тому было теперь интересно, где может быть такой коридор на самом деле. Нет, ни единого целого города не осталось. Сгорели все до единого, расплавились и растеклись, а что вдруг осталось – стояло теперь обугленными остовами и смердело ядовитым дымом за много километров. Значит, не в городе. Но где тогда?
Сид не знал. В одном был уверен точно – в его собственной голове таких мест быть не может. Ни в одном из снов. Потому что он не мог видеть того, что не знал, как выглядит.
Он решил верить, что это все-таки судьба.
А если и нет, кто мешает ему заблуждаться?
Как говаривал Дедуля, заблуждаешься ты в любом случае, вопрос только в том, сколько еще людей заблуждаются точно так же. Если мало – ты изгой, преступник. Не хочешь? В отшельники подавайся и дело с концом. Если много – ты часть стада. Не нравится?
Что говорил Дедуля дальше, Сид не очень-то запомнил, потому что старый Мирослав Вереница отошел в мир иной через восемь лет после Этого, и воспоминания о нем уже поистерлись. Вроде бы, это был высокий старик, седой, лысоватый, но с удивительно черными усами, такими, что казались наклеенными. И был у него карабин, со второй мировой и до самого Этого пролежавший на чердаке избы, завернутый в брезент, а потом извлеченный на свет божий.
И уж Сид знал, до чего часто этот карабин давал осечки.
Итак, от Дедули остались паршивая винтовка с ремнем, конь, совсем дряхлый, пал еще раньше, чем Сид добрался до первой деревни на Севере, да набор изречений на любой случай жизни. Сид их вслух никогда не произносил, но сам руководствовался исправно.
Жаль, Дедуля ничего не говорил о том, как действовать, если оказался с отнявшимся нюхом в каком-то белом коридоре, над головой ползает то ли разумный, то ли нет туман, и не знаешь даже в теле ты или на небесах.
А впереди оказалась дверь.
Ее не было, Сид точно помнил, не было. А потом просто стала дверь. Не возникала из воздуха, не выдвигалась из стены. Туман дополз до нее и стек в щель, которой, как понял Вереница, приглядевшись, не было и быть не могло.
- С ума я сошел, вот и вся задачка, - решил Сид и пощупал дверь.
Гладкая. Как и все здесь. Белая, разумеется. Прохладная, скользкая. Непрозрачная. Закрытая.
А если ногой?
Оказалось больно даже через толстый меховой сапог. Сид запрыгал на уцелевшей ноге, бранясь и сплевывая. Дверь, в ответ на удар, который свалил бы с ног и небольшую лошадь, даже не потрудилась загудеть.
Отпрыгав, Вереница уселся под дверью на пол, обхватил одной рукой гудящую голову, другой принялся растирать отбитую ногу. Может быть, дверь откроется сама. А если нет – у него ведь есть возможность пойти в другую сторону. Правда, Сиду казалось, что там точно такая же дверь.
Веренице приходилось плавать, и хотя получалось у него это более чем скверно, в случае чего удержаться на воде он мог. Но Сид уж никак не ожидал, что эти хлипкие навыки пригодятся ему в белом коридоре, который почему-то перестал быть коридором и сделал это как раз, когда измученный и злой Вереница решил прилечь на полу. Не в ожидании нового и занимательного поворота колеса бреда, но просто, чтобы отлежаться да поразмышлять. Лучше думалось всегда лежа.
Барахтаясь в белой безвкусной воде, Сид думать мог, но только о жизненно важных вещах. Например, по предыдущему уроку плавания, случившемуся, когда Изверг поскользнулся на высоком берегу ледяной речки, Сид точно помнил, что мокрая одежда должна тянуть вниз. И для начала, она должна быть мокрой.
Меховые сапоги, штаны, дубленка – все, что находилось в воде, оставалось сухим. С другой стороны, вода, заливавшаяся ему в рот и нос, была вполне мокрой и настоящей. И пару раз он уже едва не захлебнулся.
Вереница чихал, плевался, сучил руками и ногами, попутно пытаясь выискать хоть что-нибудь – уцепиться.
И это было даже не смешно. Кругом молоко, а кроме него ничего не разглядеть, особенно такими глазами. А нюх… да что теперь нюх. Пора перестать на него надеяться.
Родись Сид Вереница лет на двадцать пораньше, он, едва начав тонуть, первым делом закричал бы «Помогите!». И может быть, ему бы даже помогли.
Сид, который надеяться на чью-то помощь был не приучен, додумался орать только тогда, когда сделать это едва представлялось возможным. В горле у него жгло от набранной через нос воды, а вместо крика получалось бульканье.
И отчего-то казалось, что кто-нибудь обязательно услышит. Даже такой своеобразный призыв, в сущности, страшное богохульство. Сид повторил, потратив последние глотки воздуха, запасенные в гудящих легких.
Потом пришлось вдохнуть. В тот момент, когда Вереница вытолкнул себя на поверхность молочной воды, расширил ноздри, уровень воды возрос. Резко, без объяснений, без всякого предупреждения. Накрыло с головой, много выше.
Сид видел, что через воду как-то проникает свет из коридора. Видел свои руки, цеплявшиеся за ничего. И как не напрягал саднящие глаза, не видел дна.
Холодной вода не была, скорее даже теплой. Малое облегчение, если нечем дышать.
Ричи бы на его месте молился. Сид, исчерпав запас и возможность ругаться, даже мысленно молчал, не то смирившись, не то успокоившись.
Нырять он никогда не пробовал. Но по ощущениям, еще полминуты, и окончательно стемнеет в глазах. А потом Сид кончится.
Эта мысль прошлась по вялым мозгам раскаленным метеоритом. Испугавшийся Вереница замахал в воде руками, выгребая на поверхность. Хоть куда-нибудь.
Сил оставалось до смешного мало. К поверхности он не добрался, а энергия, приданная страхом, иссякла. На этот раз Сид пошел ко дну осознанно, припоминая, что там полагается думать по дороге на тот свет.
Вереница всегда считал, что того света просто нет. Правда, он много что считал. Что у людей не могут просто так отниматься руки-ноги и носы, а еще не думал, что бывают белые коридоры с туманом и водой.
А потом Сид решил, что он всего лишь очухается. Как тогда. И желательно при этом не вспоминать, что в прошлый раз воды не было.
На дне оказалось именно то, чего Сид и ожидал. Гладкий, скользкий пол. Вереница разлегся, и было бы совсем неплохо, если бы легкие не пылали, как подожженная изба.
- Ну и ладно, - вяло подумал Сид и вдохнул.
И не стало ничего.
Затем Вереница увидел человека. Тот был вроде бы молод, и белая одежда, чуть отливающая тусклым серебром, делала его только моложе. Его волосы, тоже почему-то серебристые, ловили частицы молочного цвета и причудливо отражали их. Сид хотел бы рассмотреть и лицо, но зрение не позволяло – поэтому то оставалось лишь смазанным бликом серебристого и белого.
- Привет, - промямлил Сид, уверенный, что будет сейчас задыхаться и откашливаться, как случилось с ним в прошлый раз, когда вытащили из воды и жестоко били по спине. – Я утонул?
- Не знаю, - мягко отозвался серебристо-белый, и его голос показался Сиду очень усталым.
- Наверное, нет, - решил Сид. – А я где? Опять в этом белом коридоре? Или смыло куда?
- Не знаю.
- А ты вообще что-нибудь знаешь?
- Наверное, - кажется, серебристый изо всех сил старался не смеяться. Себя Сид смешным вовсе не находил.
- Ну, ладно, - сжалился Вереница и перекатился на бок, ощущая ребрами каждый излом ставшей колом дубленки. – Меня Сид звать. Сид Вереница. Делаю, как бы сказать, разную работу. А ты кто?
- Меня зовут Адриан, - отозвался белый. – Доктор Теру Адриан. Я тоже делаю разную работу.
- Надо же, коллеги, - фыркнул Сид.
- Вы врач?
- Нет, - Вереница и сам расхохотался, ему очень хотелось видеть выражение лица своего собеседника. – Ты в коридоре был?
- В каком именно?
- В белом, там еще у вас туман.
- Тумана быть не должно, а чего необычного в том, чтобы побывать в коридоре?
У Сида появилось чувство, что он бредит. И что сон не закончился. Это было даже не чувство, а уверенность. Кем бы ни был Теру Адриан, существовать его на самом деле не могло, и забавно это оказалось – видеть во сне пока еще незнакомых людей.
- Адриан, а чего это за место такое вообще?
- Всемирный научный центр, нулевой этаж, - будничным тоном объяснил тот. – Но знаешь, обычно у нас посреди лабораторий не появляются чумазые ковбои. Это странно.
- Согласен, я не имею привычки внезапно появляться посреди лабораторий, - рассеянно согласился Вереница, а потом замолчал, сосредоточенно принюхиваясь. Нос не заработал.- Ладно, рад знакомству. А мне куда теперь?
- Попробуй встать, - предложил Адриан. – Для начала я удивлен, почему еще не сбежались поглазеть сотня-другая коллег.
- А они меня не видят, - наобум предположил Сид. – Я твое личное привидение.
Доктор хрюкнул и закрыл лицо рукой, так Веренице показалось. Он закряхтел, подтянул к груди ноги и осторожно поднялся, автоматически схватив за плечо Адриана – тот оказался на две головы ниже.
- Чем дальше, тем веселее, - прокомментировал Вереница. – Я, если что, почти слепой. Не хочешь, чтоб я вам тут все свалил – будь другом проводить, где мне лучше посидеть…
- Э-э-э, - сказал Адриан, пристраивая поудобнее прижимавшую его к полу вереницыну руку. – Пойдем для начала к стенке.
Сид, переставляя ноги так, словно все еще находился в воде, потащился за Адрианом туда, где было тоже белое, но с какими-то затемнениями, и наверное, там можно было сидеть. Вереница намеревался получить объяснения.
- Ну вот, - радостно выдохнул Адриан, сгрузив весомую сидову тушу у стены, туда, где стояли пластиковые белые кресла, рядами по пять, на железном полированном каркасе. Вереница послушно бухнулся, едва не опрокинул весь ряд, поелозил, устраивая большое тело в громоздких одеждах, потом замер и уставился на доктора выжидающе.
- Так зачем звали? – спросил он напрямую и принялся чесать украшенный корявым шрамом нос.
- Не звали, - терпеливо сказал Адриан. – Ты сам появился. Наверное, потому, что я начал сходить с ума. Как версия?
- Сильно, - похвалил Сид. – Я тут тоже за собой стал замечать, что неладно как-то с головой. Представляешь, еду себе на коне по степи, зима, значит, у нас, и вдруг отказывает у меня нос. Не сразу, конечно. Сначала руки-ноги, а потом уже и нос. Все по очереди. Вот я и жду теперь, когда носова очередь закончится.
- Стой-стой-стой, - замахал руками усевшийся в соседнее кресло Адриан. – Какая степь? Какие руки-ноги?
- Мои, - не нашел ничего лучшего сказать Вереница. – Мои руки, мои ноги. А что такого?
- Ничего, - вздохнул доктор. – Как-то я оригинально с ума схожу.
- Рад за тебя, но со мной не сравниться.
- Не уверен, - Адриан отвернулся, махнув отросшими волосами. Сид, похихикивая от абсурда, наслаждался зрелищем человека, который всячески пытается убедить себя, что Сида Вереницы рядом с ним нет.
Рано или поздно Адриану это надоело, и он повернулся к Веренице снова лицом. Теперь он был так близко, что и Сиду удалось хоть маленько рассмотреть черты собеседника. Вроде бы, тот был азиатом, хотя никогда раньше Веренице не приходилось видеть азиатов со светлыми волосами. Наверное, в белых коридорах водятся исключительно такие.
- А ты почему так одет? – придирчиво спросил Адриан.
- Нормально одет, - пробурчал Сид. – Теплая одежда, почти что новая. Ну,правда, вот дубленка, но это меня летающий волк порвал…
- Волк?
- Летающий, с обычными я не дерусь.
- Очень хорошо. Летающий волк, - повторил Адриан, и тут Сид почувствовал, что кресло из-под него плавно выползает, уступая место не то зыбкой поверхности знакомой уже молочной воды, не то вороху соломы.
Солома колола в шею и щекоталась за воротом. Сид понял, что проснулся.
- Ожил, - прокомментировал это событие Ричи и сильно ударил Сида в ухо. Тот не успел отклониться, шибанулся об передок саней затылком и тихо взвыл. – Ну, здравствуй, Сид Вереница.
- Кобылы паршивой, - отозвался Сид. – Какого лешего надо было…
- Чтоб тихо лежал, и желательно подольше.
- Адриан…
- Маму еще позови.
- Ну, хорошо, хорошо, - сдался Вереница. – Полежу, так уж и быть.
И с этими словами, удивительно усталый и отчего-то довольный собой, откинулся снова в солому, закрыл глаза и заснул, не видя уже ни белого коридора, ни вообще какой-либо картинки кроме пятнистой, наполненной скрипом саней темноты.
- Приехали! Приехали! – в трактир с грохотом вбежал задыхающийся мальчишка.
- Да кто приехал-то? – уточнил Яков, занятый в тот момент нарезкой только что испеченного капустного пирога. Немногочисленные посетители – подпивший, нервный Януш, двое фермеров и забулдыга – подняли головы, не то привлеченные ароматом свежей стряпни, не то потревоженные шумным гонцом.
- Отец Аманесьо с отрядом, - с довольным видом выпалил мальчишка. – Уже к стене подходят.
Януш вскочил так, что лавка, тяжелая, из листвяка, ухнула об пол, отдавив проводнику заодно и ногу.
- Надо бы встретить, - себе под нос пробормотал Яков и вернулся к пирогу.
Пирога было жаль, но таков обычай. Трактирщик отложил нож, которым уже наладился рассечь выпечку на равные части, выцепил над стойкой свежее полотенце и накинул на дощечку. Сверху аккуратно переложил пирог, ухватил покрепче и, тяжело переставляя больные ноги, побрел на улицу.
К тому времени, как старый Яков добрался до крыльца, в трактире уже никого не было. На улицах плясали огни факелов, люди перекрикивались, кто-то прятал, кто-то доставал – все в последнюю минуту, и только тюремная изба весомо и темно громоздилась в конце улицы, напоминая о единственной возможной цели визита духовных лиц. Яков вздохнул и принялся надевать валенки, пристроив предварительно поднос на перилах крыльца.
Со стороны ворот - их уже отперли, отогнали коз – двигалась торжественная процессия. Конные, один со знаменем, которое все равно не разглядеть в плотной зимней темноте, остальные почтительным эскортом вокруг запряженных парой саней. На тех что-то свалено, не рассмотреть, а впереди всех, на большом коне, стоя в стременах – сам отец Аманесьо, прозванный почему-то Вороном.
Из-за спин священников уныло поглядывал Ричи, которому Крайняя деревня сразу пришлась не по вкусу.