Прокляты лесной девой

— Волиссцы решили сделать ответное выступление, — слегка поморщился он. — Показать свои таланты.

«Всего-то!» — хотелось воскликнуть мне. Хотя, я подозревал, мы все предпочли бы остаться в неведении относительно этих самых талантов.

— Поэтому, ритуал придется отложить до полуночи, — добавил князь.

«Ох!» — чуть не воскликнул я, так как почти забыл о самом важном моменте всего праздника.

— Хорошо, — предельно собрано ответил я отцу, — я буду готов.

— А что касается этого выступления….. — вернулся он к предыдущей теме, но нет, на этот крючок меня не поймаешь.

— Мне нужно подготовиться, — прервал я его, — но, полагаю, мама будет рада помочь нашим волисским гостьям.

— Кхм…

И прежде, чем князь сообщил мне, что это именно мама попросила его занять этим делом меня, поспешно свернул в соседний коридор, хоть подобным путем и пришлось добираться до своих покоев в окружную.

Выступление фрейлин принцессы, тем не менее, состоялось: под него была отведена большая приемная зала, а также в скором порядке приглашены гости из случайно или намеренно приехавшей в Земью на празднества знати. Сопровождающие девиц, все как один, были тоже вынуждены присутствовать при этом ответном жесте дарения прекрасного, как витиевато выразилась похожая на рыбу волисская графиня.

Особыми талантами девиц, как можно было догадаться, оказались пение и танцы. Пели они то поодиночке, то втроем, то всемером. В содержание их песен я особо не вслушивался, тем более, что это были по сути одни и те же истории о неведомых прекрасных принцах и таких же принцессах. Заноза в этом представлении, к счастью не участвовала, что, с одной стороны, радовало, с другой отчего-то нагоняло тоску.

Тоскливо, впрочем, было с самого окончания завтрака, когда та ушла наверх, в свою светлицу. Считая эту тоску одним из последствий проклятья, включая непрестанный голод естества, я злился на самого себя, тем не менее, с надеждой вскидывал голову всякий раз, когда распоряжающаяся вечером графиня объявляла новый номер. Девицы сменялись одна за другой, приглашенные старички им благостно хлопали, выступавшей последней девица показала пару незатейливых фокусов, и, казалось бы, на этом все, но вдруг на импровизированные подмостки внесли большой круглый деревянный щит, а графиня провозгласила, что некая то ли Фания, то ли Рания исполнит танец с ножами. Зрители, успевшие задремать за время исполнения тоскливых песен, оживились, а на подмостки вдруг вытолкнули совсем не какую-то там Ранию, а мою занозу!

Тоска оказалась мгновенно забыта. Меня охватили одновременно возмущение, злость и ненавистное вожделение. Чего стоил только один ее наряд, явно похищенный у тех самых неведомых красавиц из заморских южных стран: широкие колыхающиеся штаны, какое-то подобие короткого кафтана, который то ли обернули вокруг нее раз в десять, то ли запихали внутрь подушку, на голове скрывающая волосы конусовидная шапка, и лицо оказалось скрыто под маской. Ко всему прочему, все детали костюма были обшиты какими-то круглыми побрякушками, которые бренчали при каждом ее движении. Не успел я удивиться, к чему весь этот маскарад, как перед моей занозой выросли пара волисских гвардейцев, из числа сопровождающих делегацию, с метательными ножами в руках.

Я ошарашено посмотрел на родителей, но те, видимо, были предупреждены об оружии, так как смотрели на происходящее расслабленно и спокойно. Я же подобного подвига совершить не мог, тем более, когда один из гвардейцев метнул нож прямо в мою поганку. Удачно, что мой возглас скрылся в общем пронесшемся по зале вздохе — девчонка ловко извернулась и лезвие, пройдя совсем рядом, воткнулось в стоявший за ее спиной щит. Бренчала какая-то музыка, летели ножи, от которых заноза ловко уворачивалась, показывая чудеса гибкости, от которой у меня сводило скулы и пересыхало во рту, а побрякушки на ее одежде звенели в такт каждому движению, что отдавалось новыми требованиями у меня в паху.

Меня бросало то в жар, то в холод, желание затопляло с такой силой, что я, последними остатками сознания испугавшись, что не выдержу, просто выполз, держась за стену, из залы. Хотелось стучаться головой об стены, но ноги уже сами собой шли к тому входу в залу, через который туда вошла моя заноза. Время, казалось, текло бесконечно медленно, но раздались аплодисменты, и вскоре закутанная в заморские тряпки девчонка выскочила в коридор. К счастью, одна. Я, молча, заступил ей дорогу, она не сказала ни слова, лишь смотрела сквозь прорези маски своими огромными глазищами. В зале снова раздалась музыка. Я облегченно вздохнул — значит, ее не скоро хватятся — и, схватив за руку, потащил по коридору. Мелкая семенила вслед за мной, но молчала, и эта ее покорность заводила еще больше. Не в силах больше терпеть, я толкнул первую попавшуюся дверь — оказалось, та вела в гостиную моей матушки, но меня, впрочем, это совсем не остановило — и, затащив внутрь занозу, первым делом стянул с нее ужасную маску и впился в раскрытые в удивлении губы яростным поцелуем. Очень сильно хотелось стащить и все остальное, но на это мне банально не хватило терпения.

— Узнал?! — настороженно спросила мелкая, упираясь руками мне в плечи, стоило на мгновение оторваться от ее уст. Казалось, больше всего девчонку заботило то, что я узнал ее за нелепой маской.

— Я тебя под любой личиной узнал бы! — произнес я совершеннейшую правду и снова потянулся к ее губам, но заноза оказалась быстрее и поцеловала первой.

А я, теряя остатки разума, прижал ее к стене, чтобы она тут же обхватила меня руками и ногами. Возбужденное до предела тело потребовало своего, и я поддался. Кое-как стянув нижнюю часть ее одеяния до уровня щиколоток, закинул ее ноги себе на плечи и, не сдерживая радостного стона, вошел в такое вожделенное лоно. Побрякушки, которыми был усыпан ее наряд, дребезжали при каждом моем движении, раззадоривая, хотя, казалось, куда уж больше. Можно было удивляться, почему никто не реагирует на наши стоны и крики, почему в гостиную никто не заглядывает, почему никто не ищет мою занозу, так как задержались мы изрядно, но мне не было до этого никакого дела. Едва та часть тела, на которую я заработал проклятье, утолила свой первый голод, она тут же, даже не дав мне толком отдышаться, потребовала еще, что пришлось осуществить на вышитом бажегольскими мастерицами ковре, так как ноги к тому времени уже не держали. Размотав верхнюю часть наряда мелкой, действительно, вытащив оттуда небольшую подушку, я обмирал от вида ее призывно торчащих острыми наконечниками грудей, колыхающихся от наших совместных усилий двигаться навстречу друг другу. Сжимал и целовал я их, как и все остальное, уже на диване, а очнулись мы уже на резном столике для рукоделия, сжимая друг друга в объятиях и тяжело дыша, не сразу найдя в себе силы, чтобы разъединить наши сплетенные тела.

Молча, приходя в себя, мы оделись, я даже помог девчонке вставить обратно непонятно для чего нужную подушку. Впрочем, сил об этом интересоваться не было.

— Я тебя провожу, — едва-едва мне удалось выдавить из себя хриплую фразу, а заноза, все также молча, кивнула.

«Необходимо быстрее от этого проклятья избавляться!» — пульсировала мысль в моей голове всю дорогу до отведенных волиссцам покоев, но стоило девчонке скрыться из виду, как закралась и другая — «А надо ли?».

Глава 12

Рина

В голове царил полный сумбур, поэтому о настоящей цели своего визита в лес я вспомнила, только оказавшись на границе леса. Возвращаться с голыми руками было безусловно глупо с моей стороны, в особенности, учитывая, что глупых действий я уже наделала немало. Вот стоило только вспомнить о том, что происходило всего только пару часов назад, как живот свело судорогой, а ноги онемели и заплелись, что я не удержалась и упала плашмя. Прямо в крапиву, одуванчики, кислицу, седмичник, но, главное, в крапиву. Ноги сами собой расплелись и подскочили, подпрыгивая, чтобы хоть как-то унять зуд.