Прокляты лесной девой

— А ну-ка, брысь! — как-то совсем не боясь этих нахалок, выкрикнул я в сторону камышей. И без них проблем хватало.

— Грозный-то, какой! — умилилась одна, совсем не испугавшись моего окрика.

— Люблю таких, — мечтательно проговорила другая, и все трое снова гнусно захихикали.

Я оглянулся в поисках какой-нибудь палки. Как назло вокруг находились только камыши и кувшинки. При виде желтых цветов почему-то сразу вспомнилась заноза — как будто я все это время о ней забывал! — и тело приободрилось еще радостнее. В камышах раздался дружный вздох, а я покраснел.

«Чтоб их …. леший побрал!»

— А ну, кыш отсюдова, распутницы! — новый персонаж появился уже со стороны берега. Невысокий, кряжистый, заросший мхом там, где у людей положены волосы. Русалки ойкнули и затихли. То ли, действительно, сбежали, то ли затаились.

— Ну, здравствуй, молодец! — маленькие глазки, едва заметные из-под кустистых бровей, уставились на меня с хитринкой.

«И этот тоже!» — недовольно подумал я, уже ничему не удивляясь.

— И тебе долгих лет здравствовать, хозяин леса, — тем не менее, отозвался я на приветствие. Леший крякнул, а из его бороды вдруг высунулась беличья голова и уставилась на меня с самой, что ни на есть, издевательской улыбкой, хотя я раньше никогда бы не подумал, что животные умеют улыбаться.

— Ох, потешили, так потешили! — внезапно выдал новоприбывший. — Всю округу давеча потешили! Спасибо тебе, милок!

Белка — или не белка?! — мерзко захихикала.

«На воротник пущу!» — тоже уставившись ей в глаза, мысленно выдал я, и та, мелькнув пушистым хвостом, спряталась в бороде, но сквозь мох все равно было видно, как блестят глазки-бусинки.

Слова лешего, однако, подействовали лучше холодной воды и меня отпустило. Я мрачно на него посмотрел, всем своим видом давая понять, что не для него старался.

— Ты прости дочек-то моих, милок, — очевидно, хозяин леса правильно понял мой взгляд. — Одичали они без материнского присмотра, ох, одичали! Вот и шалят, — покаялся он.

— А мне-то что теперь делать?! — продолжать обижаться после его слов, было как-то неправильно, но насущной проблемы его слова не снимали.

— Эх! — крякнул он, покачав могучей головой, из чего я заключил, что разбираться с внезапным моим вожделением к поганке придется самому. Сидеть в болоте дальше смысла не было, поэтому я вылез и начал одеваться. Леший продолжил, молча, покрякивать и поскрипывать, словно, действительно, был деревянным, а белка из его бороды следила за каждым моим движением.

«Мелкая, а все туда же!» — возмутился я полным отсутствием воспитания у подопечных моего собеседника.

— Должок за мной, — проскрипел, вдруг, тот, снова уставившись на меня из-под мшистых бровей. — Если надоть будет, лесными тропами быстрее ветра проведу.

Белка покивала, соглашаясь, а я поклонился — такими долгами не разбрасываются.

— Спасибо тебе, лесной хозяин!

— А то, что мои шалуньи нахулиганили, — вдруг добавил он, а я весь обратился в слух, — обратимо, кхе-кхе.

— Но как?!

— Сам поймешь! — взмахнул тот ветвистой конечностью в сторону, куда я, ожидая увидеть ответ на свой вопрос, сразу повернулся. Но там, сквозь деревья и заросли папоротника, угадывался лишь просвет, ведущий к вчерашней праздничной поляне, а затем и к княжескому терему.

«Надо же, как оказывается, близко!» — успел подумать я, снова разворачиваясь к лешему, но хозяина леса рядом не было. Как, впрочем, не было и странной белки, и озера с русалками. Вздохнув — провел меня старый как мальчишку — я отправился в указанном лешим направлении, и уже через полчаса был у терема. Судя по царившей вокруг тишине, его обитатели еще спали. Лишь стражники на воротах подмигнули мне понятливо — сами, наверное, по молодости в такой день до утра гуляли. Тем не менее, демонстрировать никому более свой загул я не желал, поэтому быстро отправился к себе, чтобы привести себя в порядок. День обещал быть кошмарным, а самое первое испытание ожидало меня совсем скоро — завтрак с волиссцами, где я должен буду сопровождать и держать под руку занозу. От этой мысли тело снова опалило жаром, и до своих покоев я добирался уже бегом.

Почти целый час я тер себя самыми жесткими щетками и обливался холодной водой, чтобы избавиться от очередного приступа возбуждения, радуясь, что волиссцам нет доступа к княжеским покоям, а значит, я мог этим заниматься в алькове своей собственной купальни, а не сгорать от стыда в общей помывочной.

И только надевая рубаху, я обнаружил еще один, доселе незамеченный мною подарок от лесных дев. Левое мое запястье оказалось украшено затейливым, но совсем мне не нужным рисунком: тонкий зеленый стебель с отходящими от него алыми цветочками обвивал мне руку, образуя замкнутый контур.

— Вот ведь …. шалуньи! Мало того, что закляли, так еще и пометили! — моему возмущению не было предела. Если бы не необходимость появиться на завтраке, то я бы немедленно бросился обратно в лес и оборвал этим выдумщицам уши!

Все бы ничего, но образовалась серьезная проблема: стоило поднять руку, как манжет задирался и лесной подарочек представал на всеобщее обозрение во всей своей красе. Скрипя зубами, я надел поверх рубахи кафтан — и это в одуряющую жару! — и только тогда решился покинуть свою опочивальню.

— Ты чего?

— Что это ты так вырядился?!

Как и ожидалось, своим видом я привлек всеобщее внимание.

— Перед мелкой покрасоваться хочешь?

— Ты что, собрался …..

— Нет! Знобит меня, — пришлось соврать.

— Дорогой, я пришлю к тебе лекаря! — раздался обеспокоенный голос матери. Вот почему бы ей не пройти мимо чуть пораньше, когда я был еще в комнате?!

— Нет! — снова почти испуганно возразил я. Не хватало еще, чтобы тот увидел это безобразие, что снова зашевелилось при упоминании мелкой поганки. — Само пройдет.

— Как знаешь, — если мама и удивилась, то виду не подала. — Только ты знаешь, сразу обращаешь на себя внимание.

Да, среди одетых в белые рубахи парней, я выделялся подобно черному барану в стаде овец, коим, собственно, и был. Сам я раздеваться не собирался, поэтому обряжаться, кося на меня злым взглядом, пришлось всем остальным. Но я виноватым себя не чувствовал. Им бы мои проблемы! Особенно, когда мы, наконец, подошли к гостевой части терема и девицы выплыли нам навстречу.

Ставшая излишне самостоятельной часть тела на появление занозы отреагировала так бурно, что я едва удержался оттого, чтобы не застонать. И очень сильно обрадовался тому, что догадался надеть длинный, скрывший это, кафтан. Леший бы побрал своих шаловливых дочек! Мелкая поганка, тем не менее, смотрела куда угодно, только не на меня, а когда я подошел, чтобы предложить ей руку, даже скривилась.

«Я ей настолько противен?!» — стало как-то обидно. Я в общем-то тоже не горел желанием…..

Нет, желанием я все-таки горел. Возбуждение не унялось даже тогда, когда я осознал ее реакцию на мое присутствие. Ему, по сути, было все равно. Дай ему волю, я бы тут же закинул занозу перед собой на стол, невзирая на присутствие отца, матери, незваных гостей, и…. От этого «и» нижнюю часть тела заливало жаром, а верхнюю холодным потом.

Завтрак я едва выдержал. С этим вопросом надо было что-то решать, даже леший заявил, что я сам должен догадаться, как избавиться от проклятья. Вот только никаких разумных мыслей в голову по этому поводу не приходило, как, впрочем, по любому другому. Кто-то из парней обращался ко мне с вопросом по поводу чего-то, я даже не понял чего, мать просила заглянуть к отцу, но я, опасаясь, что тот сразу поймет, что со мной не так, малодушно просьбу проигнорировал. Вместо этого, перевязав метку тряпицей, я отправился на полигон, где, доведя себя до изнеможения, смог, наконец, избавиться от наваждения.

— Где ты бродишь? — отцу удалось-таки меня выцепить по возвращению с тренировки. — Почему я все должен делать один? — сердито вопросил он.

— Что-то случилось?! — подобрался я. Мало ли, может, пока я решаю свои мелкие проблемы с занозой, на севере уже началась война!