Цена предательства

Я наслаждалась беспамятством. Красная волна острой боли, не моей боли, охватила меня и, кроме того, почти подсознательно, я чувствовала, что должна придти в себя и позаботиться о чем-то. По какой-то причине, которую я не могла осознать, голова моя качалась взад и вперед, еще увеличивая в ней боль; я попыталась удержать ее и не смогла. Может я в плену, может меня схватили? После очень недолгого, как мне показалось промежутка времени, я осознала, что, я не связана, меня кто-то несет на плече, моя голова болтается, ударяя кого-то по заднице. Я сползла ниже, кто-то проворчал, подтянул меня выше. Что произошло? Кто меня тащит? Куда? Мои спотыкающиеся мысли шли вперед, медленно, неуверенно. Где Рем? Что-то случилось с ним; помню, кто-то ударил его. Что еще? Кто-то ударил меня. Все произошло так быстро, что я и опомниться не успела. Позже я буду воспроизводить все снова и снова, растягивая момент до бесконечности, переживая его… снова и снова. Пытаясь найти ошибки, найти виновного, но сейчас… Я застонала, пошевелилась. Человек тут же остановился, осторожно снял меня с плеча, положил на землю:

— Миледи Мира…

Лицо у Лахана стало каким-то помятым. Казалось, за несколько часов он постарел на двадцать лет:

— Была засада… убиты… схвачены… — Мое воспаленное сознание выхватывало отдельные слова, — предательство… Милорд в плену… — Я кричала и вырывалась, ударил по голове, был приказ сохранить, сберечь…

В голове что-то взорвалось:

— Как ты мог! Ты ушел! Не помог, бросил своих людей, друзей! — У Лахана стал землистый цвет лица, и весь он был какой-то серый: — Это ты предатель!

— Владыка приказал, я не мог ослушаться…

— Какой Владыка! Что за чушь ты несешь!

Дальнейшее было как в тумане, наверное это из-за удара по голове, хотя и не сильного, но, видимо, результативного…Владыка… потомок Создателей… Великий маг… Связь со всеми ардорцами и теми кто признал его власть… Смерть… Предательство… Он меня предал — это была последняя капля в чаше моих горестей — насколько же он мне не доверял, что не рассказал… Мне показалось, что сердце у меня зашлось от мороза. В груди стало холодно, будто сердце сжала бесплотная рука. Боль продолжалась, ощущение холода не проходило. Холод остался и не отпускал — вот и все, Рем предал меня… какая же я идиотка! Я видела — и не хотела увидеть, знала — и не хотела верить…В голову и раньше приходили догадки, но я не придавала им большого значения. Верила, любила, доверяла…

Неторопливо потягивая пиво, я скольжу по залу взглядом изнывающего от скуки бездельника. За мокрой, облепленной мухами стойкой, волчком вертится трактирщик в грязном фартуке неопределенного цвета и в платке, повязанном на пиратский манер, над ухом. Трактирщик толст, но это не мешает ему делать одновременно добрый десяток дел: он поминутно заглядывает на кухню, проверяет готовность заказанных блюд, проворно разливает вино в глиняные кружки, то и дело вытягивает из-под фартука необъятных размеров платок и вытирает красную, бурно потеющую физиономию, при этом постоянно держит в поле зрения весь зал, каждую компанию, чтобы вовремя угадать назревающий пьяный скандал и принять меры. Вместе с тем трактирщик с чуткостью вслушивается в пьяную разноголосицу, выуживая такие разговоры, которые легко превращаются в монеты.

Между столами скользят тихие мальчики. Эти дети с голубыми тенями под глазами были заложниками, а трактир — тюрьмой, где их истязали, изматывали непосильной работой и побоями. Трактир набит креландскими солдатами, отдыхающими за кружкой пива. За соседним столиком сидит группа миррийских мужчин, их вид выдает в них воинов.

Я одета мужчиной. Лахан, верный клятве, данной Владыке, охраняет меня. Повсюду идут активные поиски рыжеволосой девушки, креландские солдаты толпами прочесывают окрестности. Я не волнуюсь, мне все равно, все внутри меня словно заледенело. Мы с Лаханом достигли Дюнкеф — небольшой город на пресечении Заротской дороги и Западного тракта. Отсюда наш путь пойдет обратно на юг.

Прошло уже три дня. Мы далеко отошли от места засады. Своего раба я не чувствую, даже не знаю жив ли он. Надо все забыть и выживать, убеждаю я сама себя. Надо двигаться дальше. Денег у меня достаточно, чтобы начать новую жизнь.

В этом трактире у Лахана назначена встреча. Он попросил меня посидеть в уголке, мой защитник не решается оставить меня одну. Когда вошли четыре мужчины, огляделись в полумраке трактира и направились к нам, сидящим у дальнего столика у самого камина, я напряглась, и Лахан тоже насторожился. Вперед выступил высокий седой старик. На нем длинная рубаха и штаны из оленьей кожи. На его смуглом от загара лице читается нескрываемое волнение. Мужчины бросали на меня косые взгляды, вопросительно смотрели на Лахана, — «кто это», — но никто от меня ничего не требовал — я расслабилась. Все уселись у нашего столика, заказали себе пива и начали шептаться. Я не прислушиваюсь, но все равно слышу обрывки их разговора:

— Перебили всех, кроме Владыки… — вспоминаю доброго Петера,

— Их лагерь в двадцати милях отсюда, по ту сторону Западного тракта…

— Около двухсот солдат, во главе герцог Томеррен, — вздрагиваю, втягиваю голову в плечи, хочется стать маленькой-маленькой…

— Много, не отбить…

— Предатель сбежал, позарился на деньги…

— Так что же теперь нам делать? — Да, выхода, похоже нет. Полная безнадежность. Не хочу больше их слушать. Смотрю по сторонам. Какие же миррийцы все-таки смуглые, темноволосые, с тяжелыми носами и толстыми губами, на мой взгляд, абсолютно похожие друг на друга. Интересно, а женщины у них красивые. Что они здесь делают?

Накануне войны креландские солдаты наводнили город. Я вижу, что поисками меня они оправдывают многочисленные насилия и издевательства. Вот подошли к девушке со светлыми волосами, щупают, с громким хохотом тянут в темный угол, убеждаться, что это не опасная преступница, сообщница пойманного мага… Раздается визг, я отвернулась, уткнулась в свое пиво. У них ведь приказ, а приказ освобождает от любой ответственности. Можно, стало быть, дать волю инстинктам. Передергиваюсь от омерзения. Рядом я слышу разговоры имперских солдат:

— Так ведь после войны наверно опять будут бабы, верно? — мужчина, которого все называют Хайе облизывается.

— Будут и бабы. Да и в Миррии они очень даже ничего…

— Вот житуха-то будет, забодай меня муха! — говорит Хайе, и лицо его оттаивает. — Помните Ардор? Тогда я подобрал себе миленькую молоденькую ардоречку, этакую, знаете ли, я люблю, чтоб было бы за что подержаться, и без долгих разговоров — в постельку. Эх, ребята, да я тогда, в Ардоре, целую неделю и штанов не надевал!

Все его собеседники молчат. Вздыхают. Слишком уж великолепна была эта картина.

Мороз пробегает у меня по коже. Может не только в любви все дело. Ну да, Владыка меня предал. Но ведь там целый народ страдает… Но это не мой народ, не моя война, или моя…Я запуталась. Я протянула руки к камину, пылавшему жаром. Я потеряла баланс. Рем разрушил мой мир и стал моим якорем, центром моей вселенной. А теперь я чувствовала, что где-то внутри меня что-то во мне треснуло и трещина становится все шире. Я предана всеми. Кажется, что к предательству можно привыкнуть. Но это не так. С каждым разом они причиняют все большую боль. Такую боль, что становится жутко. Кажется, будто с каждым разом ожоги все сильнее. И с каждым разом боль проходит все медленнее. Эта моя боль уже никогда не пройдет. Я подперла голову рукой. — «Не хочу больше обжигаться». Слабачка! Сижу и стону, ну не доверяет он мне и ладно, ну не любит. Как бы нам освободить друг друга от этого навязанной ошейником подчинения связи. На первом месте должны быть Долг. Сострадание. НЕ любовь.

Решено, попробую помочь этим людям спасти Владыку. Установлю с ним деловые отношения, снять ошейник с него и прощай — удачного правления, всех благ.

Мужчины так и не пришли к единому решению. Мы покинули трактир и направляемся к постоялому двору. Вечер окутал город, и теперь дымные сосновые факелы коптили его оживленные улицы. Город казался мне жутким зверинцем, где шумят скандальные таверны и мрачно зияют опасные проулки.