Цена предательства

Дантос вернулся с чемоданчиком, устало вздохнул, увидев меня, готовую бежать:

— Ох, девушка, даже в этой насквозь прогнившей стране не все являются последним дерьмом. Ведите.

Он не удивился, когда мы покинули город, пересекли тракт, вошли в лес:

— Даже так, — пробормотал он только, и, увидев, что я замерла, — идемте же, смотрите под ноги, — добавил он, когда я споткнулась.

Когда мы дошли до повозки он залез внутрь.

— Ждите снаружи.

Я бессильно опустилась-упала на землю. Вот и все, конец нашей свободе. Он увидит Рема и все поймет. Я не знаю сколько прошло времени. Я смотрела на небо, в голове было пусто. Почему он там так долго, как страшно. Если Рем умрет, я тоже не задержусь здесь…

Когда Дантос спрыгнул с повозки у меня не было сил встать, я бессильно смотрела на него снизу вверх. Он заметно побелел, сюртук он снял, рукава его темной рубашки были закатаны. Мы молчали. Он сел рядом со мной, тоже посмотрел на бесконечное, звездное небо.

— До какой же степени лжива и никчёмна наша великая креландская цивилизация, если она не смогла предотвратить эти нескончаемые потоки крови, эти постоянные войны, если она допустила, чтобы на свете существовали твари, которые допустили, чтобы это создание пытали и сделали с ним такое, превратили его в раба! — он покачал головой, с трудом встал, казалось, он постарел на несколько десятков лет.

— Он очень слаб, жить будет, вы чуть не опоздали, девушка…

— Мира, меня зовут Мира…

Он задумчиво посмотрел на меня, — даже так…принцесса…Мира, вы же его Госпожа? — не спросил, а сообщил он, кивнув на мой браслет. Я кивнула, смотря на перекошенное лицо целителя, мне почему-то стало очень стыдно, как будто я призналась в чем-то низком…

— Берегите его, это создание… это…божественно помочь ему, я рад, что я справился…Вам нельзя здесь задерживаться. Они ищут. Не удивлюсь, если начнут прочесывать леса. Вам понадобится вот это, — он начал выгружать многочисленные банки, бутылки, мази, объясняя мне как, когда давать, вот это смешать, вот это намазать, накапать…Я кивала, запоминала, повторяла.

— У вас есть карта?

Я кивнула. Достала.

— Вот здесь, здесь и здесь вас будут ждать, — он указал мне на три точки, недалеко от Ходатска, — я пошлю весть. Не доверяйте людям, убедитесь, что у них есть татуировка — он показал мне свою, на руке три точки и полумесяц.

— Западный и Северный Имперские тракты полностью блокированы, Мирия и Вередия, говорят, послали многочисленные отряды на поиск таинственных беглецов, — он многозначительно посмотрел на меня, я ярко покраснела, — Заротская дорога полностью ими контролируется, уже начались стычки между ними и креландцами. Все вас ищут. Говорят, что Северный тракт курирует сам император, там по солдату у каждого дерева. У Сорве собралась огромная армия… — Я, ошарашенная, слушала его. — Идите только лесом, не выходите на тракт. Скоро повозка не сможет проехать, вам придется пересесть на лошадей…

— Нам бы кузнеца, надо снять…

— Нет шансов, — он покачал головой, — каждого кузнеца во всей империи отряд солдат охраняет, пила по металлу сейчас самый редкий товар.

— Прощайте, удачи. Не провожайте меня. — Он, покачиваясь от слабости поднялся, обернулся к повозке и вдруг встал на одно колено, склонив голову. Да что же это такое! Рем, кто ты? Дантос с явным трудом пошел прочь, обернулся, — берегите его и себя Мира…

Он ушел, я бросилась в повозку, к Рему — он спал, потрогала лоб, не горячий, откинула одеяло — раны на ногах еще не до конца затянулись, но воспаления нет. Рем теперь не умрет!

Рем

Ближе к утру я проснулся. Мне снилось что-то приятное. Чувство блаженства и освобождения, преисполнившее меня захлестнуло все мое сознание и не прекращалось. Что происходит. Где я? Прислушался к себе — ничего не болит, тело, как каменное, усталость сковывает каждую мышцу, голова чуть затуманена. По ощущениям я еду. Открыл глаза, оглянулся. Да, лежу на повозке, крыша-тент откинута. Я уставился в огромное, бесконечное голубое небо. Небо было до вопля прекрасно — прозрачно-чистое; восходящее солнце освещало безлюдную местность; ветер был пропитан терпким и сильным запахом дубовой листвы и тысячами ароматов полевых цветов; на мхах и траве россыпями алмазов сверкали капли росы; в ветвях порхали и пели птицы; из лесных чащ слышались крики ланей — одним словом, природа повсюду просыпалась и только кое-где еще виднелись клочья ночного тумана. Я почувствовал безмерное счастье.

Попробовал пошевелить рукой и удивился, когда смог, приготовился к боли и…ничего не почувствовал. Повозка вдруг остановилась, послышался приглушенный вскрик, шорох и весь мой горизонт заполнили самые прекрасные глаза в мире — глаза моей госпожи. Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, со страхом, сострадательно и радостно-любовно смотрели на меня. Худое и бледное лицо Миры с распухшими, покусанными губами было некрасиво. Но я не видел этого лица, я видел сияющие глаза, которые были прекрасны.

— Рем, ты вернулся, — проговорила она и слезы безостановочно текли по ее щекам, капали на мое лицо, — ты почти покинул меня, бросил, чуть не умер!

— Знаешь, я очень тебя люблю, — сказал я. — Я люблю тебя, и этот миг, и эту осень, и этот лес, и — в первый раз за очень долгое время — себя самого, потому что я теперь стал зеркалом, и отражаю только тебя, и владею тобою дважды. Как я тебя люблю!

Она поцеловала меня, — конечно ты владеешь мной, я абсолютно, вся твоя.

Позже она рассказала мне новости. Креландец — маг менталист и целитель, помог, спас, надо же, что-то в этом, креландском, мире может еще меня удивить… Через несколько дней нас кто-то будет ждать с помощью, это звучит тревожно…Подумаю об этом потом… Поиски, дороги перекрыты, подключились Мирия и Вередия…Не удивительно, а вполне ожидаемо, думаю, кто-то еще захочет поучаствовать во всеобщей облаве. Сорве заблокирован…И это тоже ожидаемо… Молча слушаю, Мира, захлебываясь словами и эмоциями, рассказывает. Скоро на повозке не проехать, надо верхом…С гордостью показывает серую лошадку — это оказывается Леля, моя, а вот та, Мия — Мирина. А еще она еды купила и даже суп умеет варить и костер зажигать и денег еще много осталось, здесь все так дешево, кто бы знал, а еще много драгоценностей у нас, можно продать…И ей так страшно было, а я, поганец такой, даже умирать уже начал, да кто я вообще такой и почему все так хотят нас поймать, а она зайца сварила и даже разрезала его на части, потому что слишком большим был для котелка и палец порезала, вот… Я задумчиво поцеловал ее раненый палец, пососал, вкуснооо, она вдруг остановилась на середине слова, посмотрела на меня своими огромными зелеными глазами, я пропал, попав в плен ее глаз, она медленно наклонилась ко мне и прикусила мне плечо, затем поцеловала в ключицу, волна дрожи прошла по всему моему телу. Я не выдержал и лизнул ее — вкус его кожи заставлял мой язык дрожать от наслаждения, особенный волнующий аромат наполнил мой рот. Тогда я взял ее лицо и поцеловал ее. Затрепетав, веки Миры закрылись. Ее дрожащие пальцы зарылись в мои волосы.

— Мира, любимая, ты меня спасла опять, спасибо.

Я глубоко дышал и наслаждался самым крепким ароматом, который только есть на земле, -

ароматом свободы. Я чувствовал кровь в своих венах и теплую силу своих мышц. Я жил. Я не был в заключении. Я жил, мы вырвались из их рук.

Я сидел в качающейся повозке, смотрел по сторонам и был абсолютно, бесконечно счастлив.

— Одно преимущество тюрьма все-таки имеет, — сказал я Мире. — После нее все кажется превосходным. — она в ответ только счастливо засмеялась. Я засмотрелся на нее, какая она все же красивая. В последние два дня она словно созревший бутон розы расцвела, поражая своей свежестью и очарованием. Бледная, матовая кожа цвета слоновой кости. Сама она тоже, как точеная статуэтка: изящные черты лица, плавный изгиб, идущий от ушей до подбородка, легкий естественный румянец на высоких скулах… Длинная шея, тонкая, как и ее руки.