Цена предательства

Вернулась к себе в комнату. Голова кружится.

— Вздор, все это вздор! — ах как тяжело. Надо принять — это правило войны, — убеждаю я саму себя, — да — это жестоко, а не жестоко убивать столько креландцев? Да, да, — дышу, концентрируясь, — это суть войны… Надо все уравновешивать — вот в чем весь секрет жизни…

Снова пришла к камере узника. Да, очевидно план императора и магов работает. Узник все более и более слабеет:

Распростершись на полу, пленник, широко раскинув руки насколько позволяют кандалы, лежит неподвижно. Заскрипел засов и дверь отворилась. Свет разогнал полумрак, сквозняк всколыхнул мертвый воздух. Ардорец даже не вздрогнул. Вошла группа людей во главе с императором. Я дернулась уйти, не уверена, что готова к тому, что сейчас произойдет… Осталась… Ноги как будто приросли к полу, спина затвердела в судороге, не уверена, что мне стоит смотреть… Смотрю…

Узника, безвольно болтавшего головой, подвесили на металлические конструкции, широко растянув руки в стороны. Отец кричит ему чего-то, пытается задавать вопросы. Узника бьют кулаками, жгут металлическими прутьями, хлестают кнутом, поджигают ступни — ничего не может изменить его полубессознательный, абсолютно бессмысленный взгляд, тонкая струйка крови стекает из угла его губы, капает с подбородка. Положили на пыточный стол, в него вставляют длинные иглы — пленник не доставил окружающим никакого удовольствия, он просто потерял сознание в очередной раз. Манипуляции Мериданона или холодная вода уже не помогают… «Если это слегка покалачивать», — шокировано думаю я, — «то что ж тогда не слегка…»

— Он готов, — услышала я шепот менталиста, довольно потиравшего руки, они с императором стояли недалеко от моего окошка — он почти умер, еще дня три без воды и еды и можно проводить обряд…

Я приглашена в салон моей лучшей подруги маркизы Агнетты Сорраж. Тут собралась вся золотая молодежь Мелонии.

На сегодняшний вечер были запланированы игры-шарады, веселая игра «отгадай кто это», рассказы об ужасах ардорской войны офицерами и, конечно, цветком этого вечера должно было быть чтение письма-возвания великому императору Креландии от благодарной молодежи. Письмо это почиталось образцом патриотического, духовного красноречия. Прочесть его должна был сама Агнесса, славившаяся своим искусством чтения. Искусством чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие — ропот.

Уже довольно много собралось народа, но Агнесса еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры. Наконец появился блистательный герцог Эжери — звезда всех салонов и благородных компаний. Но я не имела возможности ни секунды побыть с ним наедине, да, в сущности, после первых приветствий мы не перемолвились ни единым словом. Он подошел поздороваться со мной, и пошел дальше, на этот раз под руку с Меланией, чья голова едва достигала ему до плеча.

Вечер начался. Агнесса как всегда великолепно прочитала письмо, офицеры, вернувшиеся с войны, рассказали разные забавные и не очень истории о фронтовых буднях, Эжери рассказал о его новом друге — наместнике императора в Ардоре — герцоге Томеррене Мамоне — легендарной личности и великом герое войны.

Для меня этот ужасный вечер длился целую вечность. Эжери не обращал на меня никакого внимания! Целая вечность, если ты по-настоящему несчастен — это ужасная пытка. Я была настолько несчастна — вся, полностью, что я была уверена — мое горе никогда не иссякнет. Несчастны были мои волосы, мое тело, мои туфли, даже мое платье. Я была до того полна горя, что весь мир перестал для меня существовать. И осталась одна опустошенность.

Агнесса, видя мое горе, сделала мне поистине королевский подарок — с надеждой заглядывая в мои глаза, полные слез, она протянула мне тот самый браслет хозяина! Эта вещь стоила целое состояние! Я в шоке и растерянности смотрела не немыслимо щедрый подарок:

— Это принадлежало умершему рабу моей мамы, — она сжала мою руку, поддерживая, — я правда очень надеюсь, что этот прекрасный талисман поможет тебе найти свое счастье, независимо от всяких тупых идиотов, — испепеляющий взгляд в сторону веселящегося Эжери.

Я была растрогана. Порывисто обняв Агнессу, я одела браслет на руку, под длинный рукав платья. Это будет символом моей надежды. Я решила действовать.

Следующим утром я постучалась и вошла в комнату отца.

— Папа, можно, — робко спросила я;

Увидев меня отец просиял улыбкой:

— Да, Мирочка, солнышко мое ясное, забегай.

Сегодня у отца впервые за много, много дней было хорошее настроение. Он улыбался, пестрил шутками, делал комплименты и просто лучился от счастья. Все окружающие, увидев эту перемену в императоре, вздохнули облегченно. Все это время, с момента возвращения, он был угрюм и рассеян, чрезвычайно вспыльчив и раздражителен. Поперек лба его постоянно была глубокая складка, и он, стоя у окна, часто смотрел наружу, никого и ничего не видя.

Вслед за мной в комнату императора вошел и цирюльник с припасами для бритья.

— Мира что ты хотела? — спросил отец, взяв новостной листок и садясь к зеркалу.

— Ну, ну я бы хотела поговорить с тобой наедине…, - отвечала я, взглянул вопросительно на отца и, подождав немного, прибавила:

— Пожалуй я зайду позже…

— Нет, нет, я слушаю…

Я вздохнула, собралась с духом и бросилась в атаку:

— Отец, я прошу раба, он мне очень, очень нужен…

Император ничего не ответил и только в зеркало взглянул на меня; во взглядах, которыми мы встретились в зеркале, видно было, как мы понимаем друг друга. Взгляд отца как будто спрашивал:

- “Зачем это тебе?”. Мой, — «разве ты не знаешь, не понимаешь?”

Отец положил руки в карманы своей жакетки, отставил ногу и молча, добродушно, чуть-чуть улыбаясь, посмотрел на меня.

— Приди завтра, — сказал он, — обсудим.

Моё лицо просияло. Я открыла рот, попыталась что-то сказать…

— Мира — завтра, — сказал он, остановив на минуту глянцевитую, пухлую ручку цирюльника, расчищавшего розовую дорогу между густой, чёрной щетиной.

— Да отец, завтра.

Император уже был умыт и расчесан и собирался одеваться, когда я, медленно ступая вышла из комнаты.

На следующее утро я зашла в отцовский кабинет, он еще не пришёл, я села в огромное кресло отца, посидела, подождала, еще подождала, никого, открыла секретный ящик рабочего стола, набрав тайный код, многократно подсмотренный мной из тайного туннеля. В ящике находилась моя мечта — ошейник раба и браслет хозяина! Я, трепеща, взяла белую пластинку браслета, подержала, помечтала, сняла свой, подаренный Агнессой, браслет, сравнила, у моего маленькая, глубокая царапина, а так совсем похожи, померила на себя, помечтала, властно тряхнула рукой с двумя браслетами на ней,

— Ко мне раб! — блеснув глазами, скомандовала я жестким командным голосом, — «ах, мечты, мечты…Да где же император?»

В этот момент за дверью раздался шум, шаги, чьи-то голоса. Я, вздрогнув, заметила, что все еще сижу с открытым абсолютно секретным императорским тайником. Засуетилась, сорвала с руки браслеты, уронила все, залезла под стол, панически шарю под столом одной рукой, другой кладу обратно на стол какие-то сверх-важные государственные бумаги, которые, как назло, продолжают сыпаться мне на голову. Больно ударилась локтем, охнула, приложилась головой об угол стола. Который из этих браслетов мой, а вот этот, с царапиной… Забросила браслет и ошейник обратно в ящик, захлопнула, косо уселась, счастливо улыбнулась, готовясь приветствовать отца, потирая ушибленный локоть.

Успела… В кабинет вошел отец. Увидел меня, резко остановился.