Страница 28 из 106
Мы рвали рубашки на повязки, пытаясь отыскать кусок наименее грязный, Сай перетянул Заку кровоточащую рану там, где только сегодня утром сиял Армадил, кровь продолжала течь.
— Как там Рем, — тихо проговорил вдруг Кат, — я беспокоюсь, у него Армадил был раз в десять больше, чем у Зака…
Мы как могли постарались усадить Зака поудобнее, плечо у него все еще было распухшим, рана на груди беспокоила Ката все больше и больше. Через несколько часов Зак пришел в себя. Я проверял его рану под повязкой, кровь не останавливалась. И в этот момент Зак вскинул голову. На его измученном, посеревшем, изуродованном лице мрачным огнем горели огромные темные глаза.
— Николас привет, — прошептал он;
— Как ты, — подошел Кат, — как плечо, ты можешь пошевелить ногой?
— Пить хочешь? — спросил Лиэм.
— Я кричал ребята… Он был прав… Он выиграл спор, он сказал мне… Полагаю, я кричал, когда он ударил, не помню. Должен был закричать, такой страшной и всепоглощающей была боль, — сказал он ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминая.
— Но я точно закричал, когда он сказал, что Арнелия умерла…
— Томеррен лжец, не верь ни единому его слову, — сказал я, — надежда есть…
— Нет, надежды нет, — глухим, безжизненным голосом сказал он, — после того мальчишника их отдали солдатам, — Лиэм глухо застонал, по потемневшему лицу Сая ходили желваки, как черные волны.
— Лиэм, — Зак слегка повернул к нему голову, — Маришки больше нет, их убили, моя Арнелия ушла… Я тоже должен уйти, — его голос звучал все тише, — я скоро к тебе приду, любовь моя…
— Я скоро умру, сказал он, отказавшись от борьбы и снова закрыл глаза. В камере было сыро и холодно, но он весь горел.
Мы с тревогой переглянулись, Зак потерял сознание снова.
Лиэм ушел в угол, плечи его тряслись в глухих рыданиях — он оплакивал свою сестру.
Прошло два дня. Раны Зака почти зажили, Кат трудился над ним целыми днями. Каждый день Кат выглядел бледнее и уставше, на второй день, когда он в очередной раз с трудом отошел от Зака, он безнадежно покачал головой — Зак умирал.
— Что с ним, — прошептал я, с тревогой смотря на друга;
Зак лежал на каменном полу. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно-белая рука его медленно двигалась, как будто пыталась нашарить что-то в стороне, на груди его лежала кровавая, засохшая повязка.
— Рана от Армадила все еще кровоточит, он сильно ослаб, но это не является угрозой его жизни, — сказал наконец Кат, после долгого молчания;
— А что же тогда, — спросил Лукас;
— Думаю, он умирает, потому что не хочет жить, — покачав головой сказал Кат, — тут я ему не могу помочь…
Мы смотрели, как медленно, но верно угасает наш друг, мы понимали, что ему недолго осталось. В словах, в тоне его, в особенности во его взгляде этом — холодном, почти враждебном взгляде — чувствовалась страшная отчужденность от всего мирского. Зак, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что-то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
Он редко шевелился, почти не говорил, не ел, не пил.
— Знаешь, друг мой, — прошептал он как то мне, — он очень сильно ослаб, говорить он уже почти не мог, — Засыпая, я все думаю о жизни и смерти. И больше о смерти. Я чувствую себя ближе к ней, к Арнелии. Любовь? Что такое любовь? — думаю я. — Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. А теперь мне надо уйти. Думаю, пора прощаться, извини друг, что бросаю…
— Ему недолго осталось, — печально произносит Кат. Зак уже второй день не приходит в себя.
С лязгом открывается дверь нашей темницы, входят солдаты. Осматривают Зака, уходят. Через некоторое время к нам заходит хмурый Томеррен в компании с магом-целителем.
— Мериданон, посмотри, что можно сделать, — процедил он сквозь зубы;
Имперский маг склоняется над Заком, — все что можно уже сделано, весьма, весьма проффессионально, — хвалит работу Ката имперец, — ему уже не поможешь. Скоро сдохнет.
— Скоро в дорогу, он не перенесет пути, надо его добить, — говорит один из солдатов сзади;
— Нет Эжери, нет, он маг, их мало, — покачал головой Томеррен, — слабак! Завтра в дорогу, — добавил он, раскачиваясь с носка на пятку добавил он, — ну что ж, сдохнет так сдохнет, жаль конечно, император убьет меня за это…
— Томеррен, — окликнул его я со своего места, — он с удивлением посмотрел на меня, — Зака может спасти Владыка.
Глаза у Томеррена злобно прищурились:
— Рем уже не Владыка!
— Владыка, Владыка и ты это знаешь, — мрачно отозвался Сай, — давай же, маленький подлец, тебе тоже достанется, если ты потеряешь Зака, он сильный маг, а нас так мало. Всего лишь приведи Рема на десять минут, он призовет Зака, ты уведешь его обратно и все… — Мы все затаили дыхание, смотря на задумавшегося Томеррена, давай, давай, решай же, что победит — ненависть или здравый смысл…
— Мммм, посмотрим, — Томеррен задумчиво пожевал губами, — посмотрим, — он вскинул глаза на Ката, — сколько ему осталось?
— Он может уйти в любую минуту, — ответил Кат, — думаю эту ночь он не переживет, — Мериданон подтвердил диагноз коллеги кивком головы:
— Не понимаю чем может помочь бывший Владыка, тем более в мифриловом ошейнике, но на это было бы любопытно посмотреть, — потирая руки заявил имперский целитель. — Давайте решайтесь дорогой Наместник, — поддержал нас Мериданон, — император и вправду будет в бешенстве, это вы ведь так неосмотрительно забавлялись с заключенным. А ведь уже после отречения бывшего Владыки было очевидно, что раны от Армадилов не поддаются целительской магии…Все вам не терпится…Молодежь…
— Ладно, уговорили, — принял решение Томеррен, — притащу сюда дорогого братца, если он сам в сознании… — зловеще добавил он и вышел из нашей темницы.
Через несколько томительных часов дверь в нашу камеру вновь отворилась, вбежал солдат, поставил тяжелое кресло с массивными подлакотниками около Зака, вышел, тут же камера наполнилась вооруженными мечами, мрачными креландцами, они встали около нас, как будто, скованные, мы могли устроить бунт и вызволить Владыку. Вошел хмурый Томеррен, заинтригованный Мериданон. И наконец в комнату вошел Владыка.
Он шел с трудом, едва переставляя ноги, всем телом опираясь на двух солдат; он очень сильно хромал, и после каждого его шага казалось, что сейчас он упадет. Он производил впечатление человека чрезвычайно высокого, он был по крайней мере на голову выше всех креландских солдат, и в то же время очень сутулого, а худоба его не поддавалась описанию. Я был потрясен до глубины души. Глядя на Владыку я в ужасе отметил, что он действительно выглядит величественно, даже немного устрашающе. Пышные белые волосы, обрамляющие изможденное, бледное как смерть лицо, черная одежда, худоба — все это ошеломляло.
Как только он зашел, наша камера стала казаться чрезвычайно маленькой, аура Владыки излучала настолько сильную жизненную энергию, что Креландцы чувствовали себя не слишком уютно, если он приближался к ним чересчур близко.
Солдаты аккуратно посадили обессилевшего Рема в кресло подле Зака. Рем хмурясь, с состраданием посмотрел на умирающего друга.
— Что случилось? — глухим голосом спросил Владыка, — что с ним? — Рем вопросительно посмотрел на нас, от неловкого движения рубашка на его груди разошлась.
У меня дыхание перехватило — впрочем, у всех моих друзей тоже. На груди Рема была огромная рана, глубокая, с рваными краями, и кровь из нее текла Владыке на грудь. Мои глаза остекленели от шока.
— Господин, — прозвучал голос Ката, — позволь попытаться помочь, — он дрожащей рукой указал на рану;